Он уже вполне прилично владел японским языком. Благодаря этому круг его знакомых расширялся. В их числе были писатели, актеры, художники, в частности, и такие, ставшие впоследствии знаменитыми, как Накамура Цунэ и Цурута Горо, оба оставившие нам великолепные портреты Ерошенко. Познакомился он и с Агнес Александер, дочерью президента университета на Оаху (Гавайи) и стал частым гостем в ее салоне. Здесь встретился с молодой журналисткой Камитика Итико, впоследствии активным деятелем Социалистической партии Встреча эта оставила неизгладимый след в его душе. Ничто человеческое было ему не чуждо. Его чувство к Камитика не было похоже на обыкновенную страсть, скорее это был тайный жар души, как говорит Хирабояси Тайко, японская писательница, в своем очерке о Ерошенко, опубликованном в 1972 году. Сама же Камитика отнюдь не питала к нему чувства, которое можно было бы назвать любовью. Увы, Ерошенко не знал тогда, что Камитика любила другого человека — известного литератора и революционера Осуга Сакаэ.
Каковы же, однако, были политические взгляды самого двадцатипятилетнего Василия Ерошенко? Они не отличались определенностью. Скорее их можно было считать стихийно-революционными. И прав был, пожалуй, Акита Удзяку, назвавший своего русского друга «революционером по натуре», мечтавшим видеть всех людей свободными и счастливыми.
В доме Камитика, где Ерошенко встречался с Осуги Сакаэ, русский слепец, по словам Камитика, прошел хорошую школу, поскольку здесь часто собирались рабочие, велись оживленные беседы и дискуссии.
На взгляды Ерошенко оказывала воздействие и та антивоенная пропаганда (это были годы первой мировой войны), которую вело революционное крыло японских социалистов, и прежде всего Сэн Катаяма — впоследствии один из организаторов Коммунистической партии Японии. С ним Ерошенко тоже познакомится, но только позже, в Москве.
«Мир во всем мире — это наибольшее благо», — считал Ерошенко и не уставал пропагандировать идею дружбы народов, говорил, что еще со школьной скамьи считал себя призванным быть одним из тех, кто должен помочь воплотить ее в жизнь. В своих статьях, публиковавшихся в японской печати, он утверждал: «Все люди на земле — братья, и их совместный труд мог бы превратить нашу планету в рай, мир во всем мире есть величайшее благо для всех народов. Но если это так, то почему же в Европе идет война? Почему ведется она с такой жестокостью, которую и представить нам трудно?.. Мне кажется, корень зла в национальной вражде… И эту враждебность и национальное чванство воспитывает государство, раздувает правительство, культивирует церковь.
Но деятельность сторонников мира не осталась бесследной и еще принесет свои плоды. И сейчас, в годы войны, мы продолжаем борьбу за мир и благородные идеи братства народов продолжают жить. Так будем же неустанно трудиться, ибо сейчас не время предаваться отдохновению, а время работать, время не брать, а отдавать, время не получать выгоды, а идти на жертвы! Нынче время сеять, а не пожинать плоды!»
Часто выступал Ерошенко и с лекциями, в основном перед молодежью, рассказывая о русской литературе, русских народных песнях, которые тут же исполнял, аккомпанируя на гитаре. И в этом смысле являлся пропагандистом русского искусства. Вообще говоря, на всем его облике лежит отпечаток особой одухотворенности, можно сказать, артистичности, недаром его называли поэтом, хотя стихи он тогда еще не писал. И не случайно своей внешностью он привлекал художников: немного наивное, почти детское выражение лица, густые волнистые пряди льняных волос, свободно падающие по обе стороны высокого лба; необычайной была и одежда — косоворотка и сапоги. Эта его русская рубашка стала словно символом той культуры, которую он представлял и которая пользовалась большим успехом. Обликом своим он чем-то напоминал сказочного Леля. Лицо сосредоточенное, с едва заметной, несколько, может быть, печальной улыбкой, той самой, о которой китайский писатель Лу Синь скажет: «улыбка страдания». Таким изобразил Василия Ерошенко известный художник Накамура Цунэ — «японский Ренуар», как его иногда называют. В двадцатых годах эта работа была признана лучшей картиной маслом в Японии; портрет не раз выставлялся на выставках в Токио и Париже, а ныне находится в Государственном музее современного японского искусства.
Такое внимание художников к личности Ерошенко способствовало его популярности и как писателя, уже начавшего в то время публиковать в японских журналах свои сказки, проникнутые гуманизмом и болью за угнетенного человека.