— Дальше ехать нельзя.
— Почему же нельзя? У нас разрешение есть.
— Ехать нельзя. Мины.
— Мины?
Так странно было слышать это слово в первозданной, никем не тронутой тишине, что мы на мгновение опешили.
— Но у нас программа!
Солдат пожал плечами.
— Нельзя, камарада.
Спорить не приходилось, да и не было особого желания. Мины — это не шутка, это конкретнее и понятнее, чем муха цеце. Во время войны за независимость, чтобы воспрепятствовать проникновению в Мозамбик партизан из Танзании, португальцы заминировали границу, и сейчас еще время от времени глухой короткий взрыв сотрясает застоявшийся воздух долины. Это неожиданно наткнулся на свою смерть зверь или человек. Мы, разочарованные, повернули назад. Красота оказалась обманчивой.
Быть может, в виде компенсации за понесенное разочарование в тот день нам подарена была хорошая погода: не выпало ни одной капли дождя и облака обходили нас стороной. Чистый и свежий ветерок плоскогорья быстро охладил наши разгоряченные неудачей и духотой долины лица. Опять втихомолку я сетовал на дорогу и скорость, но тут что-то Произошло в сверхъестественных сферах: в ответ на мои сетования «лендровер» завилял, прошелся юзом по песку и остановился. Кустодио выскочил из машины, мы полезли за ним. Задний обод колеса прочно врылся в песок, подмяв под себя вялую, ни на что не годную шину.
— Сели!
— Ремонт давать надо. Колесо менять.
Однако выяснилось, что ремонт дать мы не можем: ни колеса нет запасного, ни домкрата.
— Ничего! — сказал Кустодио. — Доедем!
— Куда мы без колеса доедем?
— Эх, Кустодио, Кустодио! Как же ты без запаски?
Посовещавшись, решили поступить так: пусть Кустодио один дотянет потихоньку до Муеды — это центр дистрикта Маконде, расположен хоть и в стороне от нашего маршрута, но совсем рядом, — там отремонтирует машину и вернется за нами.
Кустодио, ковыляя, уехал, мы же остались стоять на дороге беспомощной, чужеродной этому миру толпой. А ну как не вернется Кустодио до темноты или задержит его что-нибудь еще дольше, тогда как? Куда здесь денешься? Лес незнакомый, бог знает, что в нем. Львы, говорят, водятся.
Но делать нечего, приспосабливаться надо, поэтому начали мы понемногу разбредаться, кто травку и цветочки стал изучать, кто в лес даже рискнул войти недалеко, похлопывал панибратски по стволу дерева и удивлялся их необычности, а я решил пройти немного вперед по дороге.
За поворотом лес отступил, открылось кукурузное поле. Здесь должна быть деревня, подумал я, и действительно: в высоких стеблях появился просвет, узкая тропинка вела через поле к хижинам. В кукурузе бродили куры, черная свинья выскочила на дорогу и, увидев меня, остановилась в нерешительности. Я тоже остановился. Зайти в деревню? Раньше это казалось простым делом, сейчас же меня почему-то одолели сомнения. Как отнесутся к непрошеному визиту хозяева? А, решил я, будь что будет, и ступил на тропу. Свинья пошевелила ушами, хрюкнула. Мне хотелось с первых же шагов установить добрые отношения с обитателями, поэтому я посвистал тихонько и поманил свинью жестом, каким обычно подзывают собак. Как разговаривать со свиньями, я не знал, по-собачьи свинья, видимо, не понимала и бросилась от меня во всю прыть по тропинке. Я пошел следом.
Деревушка была небольшой: я насчитал шесть хижин, кольцом окружавших ровную площадку. На площадке рос гигантский баобаб, толпились постройки для домашней живности: курятник из соломы, загон для коз и свиней, голубятня, навес из тростника в самом центре деревни — «шитала», догадался я. Хижины глинобитные, четырехугольные, кое-где глина обвалилась, и видны были бамбуковые рейки каркаса. Тростниковые крыши спускались почти до самой земли, образуя навес, где было удобно, привалившись к стене, созерцать жизнь или делать мелкую домашнюю работу.
Именно этим занимались люди под навесом ближайшей ко мне хижины: две женщины на деревянных с углублениями чурбаках перетирали плоскими камнями кукурузные зерна; древний старик сидел просто так, смотрел. Вокруг них вертелись дети с выпученными животами, почти все голые. При моем появлении детишки сиганули в кукурузу, и оттуда нет-нет да и высовывались их любопытные головенки.
Я поздоровался: люди смотрели на меня с интересом, но молчали. Явно никто из них меня не понял, и мне стало неловко. Стоять и молчать было глупо, а для общения мимикой не находилось темы. Как объяснить на пальцах, что мне просто хочется с ними поговорить?