У соседней хижины женщины толкли зерно, поочередно с силой опуская в ступу два пестика величиной с доброе полено. Собака, худая, как корабельный остов, подбежала ко мне, виляя хвостом, умильно поглядывая, но все же остерегаясь. Бродили куры и кудахтали, совсем как в наших селах. Под деревом горел костер, на нем в глиняном горшке варилось что-то. Старый маконде у «шиталы» плел, сидя на земле, циновку. В самой «шитале» была тень, густая, почти, казалось, осязаемая на ощупь, но чувствовалось в ней движение, кто-то там находился. Я подошел к «шитале». Неужели никто здесь не говорит по-португальски?
И это мое вторжение на территорию деревни вызвало вдруг чрезвычайное любопытство. Как будто бы никто не обращал на меня внимания, пока я стоял вне пределов деревни. А сейчас оживились, прекратили свои занятия, смотрели настороженно, выжидая. Я подошел к старику.
— Здравствуйте.
Он закивал быстро, испуганно, стал подниматься на тонких дрожащих ногах. Он был очень худ и совершенно сед, татуировка лица пряталась в глубоких складках. Верхнюю губу почти до подбородка оттягивало «батоке». В «шитале» сидели четверо, и оттуда я услышал наконец ответное:
— Здравствуйте.
Двое ели до моего появления: брали руками из плоской глиняной посудины кусочки вареной кукурузной массы и обмакивали их в соус. Я, видимо, помешал им отправить очередную порцию в рот, и они так и остались сидеть, изумленно глядя на меня, и желтый соус стекал по пальцам и капал на землю. Тот, что ответил на мое приветствие, ничего не делал, а четвертый… Зажав меж колеи скульптуру черного дерева, четвертый скоблил ее ножом. Скульптура была уже готова, он лишь подчищал и срезал неровности.
Не спуская глаз с мастера, я промямлил, что вот-де машина сломалась, в Муеду чиниться уехала…
Тот, что ответил на приветствие, согласно кивал, приговаривая:
— Си, сеньор, верно, — как будто заранее знал все, что я скажу. В отличие от своих приятелей он нисколько не удивился моему вторжению, сидел спокойно и улыбался и вроде бы даже Юмористически относился к происходящему. Выслушав меня, он перевел остальным, те успокоились, съели свои порции, новых, однако, не взяли. Мастер продолжал водить по скульптуре ножиком, но уже так просто, машинально.
Я присел на обрубок дерева, достал сигареты, угостил — они с удовольствием закурили, разговорились. Фредерико, выполнявший роль переводчика, — гость в этой деревне. Живет в Муеде, а сейчас пришел навестить родственников.
— Нельзя ли посмотреть скульптуру?
Мне с готовностью разрешили. Это была шуточная пирамида из четырех фигур — в нижнем ряду две и две в верхнем. У одной фигуры мрачное выражение лица и втянутый живот, у другой — наоборот, живот выпучен и сияющая довольная рожа. Этот голодный, пояснил мастер, а этот наелся масароки. Масароки? Ну да, та самая кукурузная масса. А те, что наверху? Этот — злой дух Нанденга, а этот — мастер назвал имя, но я конечно же его не запомнил — сосед из ближайшей деревни. Он знается с духом Нанденгой, и тот помогает ему в делах. Очень все интересно, сказал я, поражаясь тому, что переплетение рук, ног и тел в скульптуре создавало как бы пространственную композицию, будто построена она из отдельных кусков пространства, ограниченных черным деревом. Я смотрел на мастера, пожилого уже человека с добрым лицом, застенчивого, босого, в штанах, где заплаты нашиты были одна на другую множество раз, и задавал себе вопрос: откуда это у них?
Что собирается делать мастер со скульптурой? Завтра пойдет в Муеду и постарается продать. Не надо ходить в Муеду, сказал я, я ее здесь куплю.
— О! — обрадовался Фредерико. — Это очень хороший мастер. Артишта! Если сеньор желает, он может вырезать ваш портрет.
— Спасибо. Очень было бы здорово, но нет для этого времени.
И в подтверждение моих слов с дороги донеслось надрывное:
— Ю-ур-а-а!!!
— Это меня, — сказал я. Угостил всех еще сигаретами и распрощался.
«Лендровер» после ремонта вроде посвежел, и довольный Кустодио выглядывал из кабины.
Триста километров до Пембы — дорога дальняя, у меня хватит времени поразмыслить над вопросом: откуда?
Спутники мои, разомлевшие от впечатлений и дорожных тягот, перестали охать и ахать, примолкли, кое-кто даже начал дремать, поникнув головой на плечо соседа. «Лендровер» катил знакомой уже дорогой, по сторонам тянулись все те же заросли, густо переплетенные растениями-паразитами. Войди попробуй в них — вцепятся в тебя тысячами колючек, гибкие ветви оплетут с ног до головы, жалить и кусать будет несметное число летающих и ползучих гадов. А хищные звери? Представьте тех первых людей, продирающихся сквозь чащобу, ведущих за собой толпы усталых, иссушенных голодом стариков, женщин, детей.