Был конец июля, как-никак разгар лета. И хотя с моря дул пронизывающий холодный ветер, а в воздухе частенько порхали снежинки, все, что могло цвести, цвело, причем преимущественно желтыми цветами. На ветру трепетали крошечные полярные маки, а там, где они росли особенно кучно, склоны холмов даже расцвечивались лимонно-желтыми мазками. В местах более низких и сырых золотились куртинки цветущего крестовника. Там же, где еще ниже и сырее, были рассыпаны желтые цветы лютиков и печеночника.
Не поражали обилием пернатые и четвероногие обитатели острова. Видели мы немногих чаек, куликов, гаг, редкие пары пуночек и лапландских подорожников, выводки белых сов с крупными, уже полуоперившимися птенцами. Всего несколько раз промелькнул передо мной лемминг. Участнику нашей экспедиции Жене Арбузову удалось сфотографировать лемминга даже крупным планом, но потратил» он на это почти целый день. Песец — владелец норы и наш сосед, следы нескольких оленей и одинокого волка — вот и все о ныне живущих на острове зверях. Остатки же крупных, но вымерших зверей встречались здесь буквально на каждом шагу.
Специально палеонтологией мы не занимались, однако в первые же дни у палаток выросла солидная куча костей, рогов, бивней. Были здесь части скелетов и могучих диких быков, и овцебыков, и диких лошадей, но больше всего — мамонтов. Да и трудно было удержаться, чтобы не подобрать в маршруте покрытую бронзовым загаром бычью лопатку или рог, возможно, того же самого быка, сохранившийся так хорошо — хоть наливай его вином и пускай вкруговую. Кто-то не поленился принести найденный в тундре мамонтовый бивень весом в полцентнера, а обломки бивня, лопнувшего вдоль, будто нарочно разрезанного, чтобы показать его строение, очевидно, лежали на месте нашего лагеря уже многие годы.
Итак, вещественные доказательства были налицо, но уж очень они не вязались, стада крупных, даже гигантских травоядных животных, с этой скудной современной растительностью, да и вообще с суровой небогатой природой. Словом, останки были как-то не к месту и невольно вызывали в памяти рассказы фантастов о пришествиях инопланетян.
Особенно впечатляли, конечно, останки мамонтов. И как было не вспомнить, именно вокруг них столь безудержно разыгрывалась фантазия!
Хотя это с трудом укладывается в голове, но для наших далеких предков он был вполне земным, даже, обычным зверем, как, скажем, песец, волк или северный олень. Люди охотились на мамонта, его кости и шкуру нередко использовали для устройства жилищ, а из прочных и упругих бивней выделывали копья, иглы, шилья, браслеты, да и много других полезных и красивых вещей. Первобытные охотники, возможно, поклонялись лохматому гиганту и уж во всяком случае любили его изображать. Дошедшие до нас, например, на стенах пещер юга Франции и Урала рисунки мамонтов поражают своей живостью и правдивостью. Однако мамонты исчезли, и представления о них постепенно стерлись.
В китайских летописях, за несколько столетий до нашей эры, мамонт описывался гигантской подземной крысой. Рассказывалось, что, попав на дневной свет, он погибает, и именно возней этого чудовища в его норах объяснялись землетрясения. В Древней Руси мамонта называли индриком или индером. И здесь тоже верили, что он живет под землей и даже прочищает там своим «рогом» (возможно, что и слово-то «индрик» происходит от «единорога») русла рек. Тем, надо полагать, определялись и целебные свойства дорогого снадобья — порошка из мамонтового бивня, способность его «очищать» кровеносную систему.
Средневековые ремесленники и аптекари, имевшие дело с бивнями мамонта, конечно, признавали в них особый сорт слоновой кости. Иными словами, в мамонтах давно уже угадывали слонов, однако — либо приведенных далеко на север воинами Александра Македонского, либо — занесенных сюда водами «всемирного потопа». Лишь В. Н. Татищев — Статский советник петровской эпохи впервые признал, что этот слон некогда обитал там, где и находят его кости и бивни. Свои соображения — он назвал их «Сказания о звере мамонте, о котором обыватели сибирские сказуют, якобы живет под землею, с их о том доказательствы и других о том различные мнения» — Татищев опубликовал в 1730 году.
Казалось бы, теперь все прояснилось. Однако фантазия на мамонтовую тему не истощалась.
Еще до конца прошлого века на Дону бытовало предание, будто индер не что иное, как «великий змей». Однажды он надумал-де «перепить» Дон, но лопнул, и кости его разбросало далеко по округе. В фольклоре эвенков мамонту отводилась важная роль в сотворении мира: мамонт («шэли») будто бы поднял бивнями из-под воды первозданного океана землю («нянгня»). Эвенки считали его, следовательно, «устроителем Вселенной». Не отголосок ли это преклонения древнего человека перед мамонтом, своим современником? (Именно такое предположение высказал известный сибирский археолог В. Ё. Ларичев.)