Очарование заброшенных чуланов связано не только с тоской по прошлому. Восковой цилиндр старого эдисоновского фонографа волнует воображение не только потому, что в свое время он произвел революцию в технике, но и потому, что в нем видишь прообраз нынешних ультрасовременных приборов. Иногда в чердачной пыли и паутине удается отыскать забавную безделицу, которая ничего не «породила» и выглядит сейчас настолько старомодно, что невозможно даже понять ее предназначение. Подняв скрипучую крышку забытого сундука, можно найти какой-нибудь завалявшийся турнюр или платье такого немыслимого покроя, что просто диву даешься, сколь фантастически изменились вкус и мода. Такое же чарующее чувство соприкосновения с прошлым охватывает при первом знакомстве с фауной Мадагаскара. Его животные — пришельцы из тьмы веков — кажутся нам, знакомым с высокоорганизованными существами, населяющими остальной мир, причудливыми диковинами.
Пятьдесят миллионов лет назад Мадагаскар еще был связан с Африкой. Мир, уже будучи старым в геологическом смысле, еще не произвел тогда обезьян, и самую высокую ветвь эволюционного древа, завершившегося в конечном итоге появлением человека, в те времена занимали лемуры. Эти существа уже обладали многими особенностями, которые впоследствии станут характерными для обезьян. Форма и пропорции тела у них были обезьяньими, а кисти и стопы напоминали человеческие. Остренькие мордочки, правда, были типично лисьими. Ноздри, похожие на две перевернутые запятые, роднили их с собаками и кошками. Головной мозг лемуров был относительно небольшим, в нем еще не сформировались сложные доли передней части черепа, где, по всей вероятности, сосредоточен интеллект. Органы размножения были весьма примитивными; у одного-двух вцдов даже сохранились рудиментарные остатки кожной сумки, в которой кенгуру и другие сумчатые донашивают рождающееся в эмбриональном состоянии потомство.
Лемуры в пору своего золотого века оказались весьма удачливыми. В те далекие времена Мадагаскар, служивший им штаб-квартирой, еще не откололся от других континентов. Лемуры благоденствовали, распространяясь по всему свету и оставляя ученым для исследования ископаемые останки своих костей в скальных породах Англии, Франции и Северной Америки. Но около двадцати миллионов лет назад произошло два великих события, определившие их судьбу. Во-первых, Мадагаскар окончательно отделился и стал островом, а, во-вторых, в необъятном эволюционном очаге Африки развились высокоорганизованные млекопитающие. Лемуры оказались не в состоянии успешно конкурировать в борьбе за пищу и территорию с этими животными, среди которых были обезьяны, превосходящие их объемом мозга, и крупные хищники. В результате почти все лемуры и их собратья за пределами Мадагаскара вымерли.
На острове насчитывается около двадцати видов лемуров. Некоторые своими размерами и повадками напоминают мышей, другие — белок, третьи — циветт. Но больше всего они похожи на маленьких обезьянок, а один вид можно сравнить только с человекообразными обезьянами. Хотя лемуры являются одними из древнейших прародителей человека и тем самым представляют необыкновенный интерес для зоологов, о них известно на удивление мало. Лишь один-два вида размножаются в неволе, и их изучают в зоопарках. Большинство же никогда не удавалось вывезти живьем с Мадагаскара.
Наличие лемуров не единственная особенность фауны острова. Здесь встречается множество других странных созданий, например напоминающие ежиков зверьки под названием «тенреки», имеющие сородичей только в джунглях Конго и на островах Карибского бассейна; змеи, похожие не на африканских питонов, а на южноамериканских удавов; кроме того, сорок шесть видов птиц являются эндемичными и не водятся нигде, кроме Мадагаскара.
Самолет приземлился в главном аэропорту Мадагаскара, расположенном в центре острова. Не могу точно сформулировать, что я ожидал увидеть на двадцатикилометровом пути от аэропорта к столице, но наверняка не то, что открылось в действительности. Хотя солнце палило с тропическим усердием, воздух был прохладен и свеж, поскольку мы находились на высоте около тысячи метров над уровнем моря. Волнообразно вздымавшиеся холмы не были распаханы под кукурузу или кассаву, как в Африке; повсюду, насколько хватал глаз, уступами спускались террасы рисовых полей, и от этого казалось, что мы очутились где-то в Азии. Впечатление еще больше усиливали лица людей, стоявших на обочине: светло-коричневым оттенком кожи и прямыми черными волосами они напоминали малайцев. Зато их одежда — широкополые фетровые шляпы и яркие накидки типа пончо — придавала им вид латиноамериканских крестьян-пеонов. Деревни, которые мы проезжали, состояли из вытянутых двухэтажных строений красного кирпича с островерхими крышами и узкими балкончиками, подпертыми тонкими квадратными столбиками.