Несмотря на это, доктор Уильямс, или, как его запросто называли в городе, «док Вилли», подружился с «его полинезийским величеством». Помаре V был неистощим на всяческие выдумки и шутки, что было редкостью в сонном, разомлевшем под тропическим солнцем Папеэте. Однажды сей король прибыл к доктору Уильямсу с необычным вопросом:
— Почему ты никогда не присылаешь ни мне, ни моим родственникам счета за лечение? Ведь ты всем им поставил золотые пломбы, — при этом Помаре V чуть улыбнулся, обнажив два ряда сверкающих золотых коронок, которые были исключительной привилегией его величества, вызывавшей жгучую зависть принцев и принцесс, — а это стоит немалых денег, не так ли?
— Ваше величество, — позволил себе улыбнуться в ответ «док Вилли», — во-первых, я считаю большой честью сверлить королевские зубы. Во-вторых, как-то не принято посылать счета монархам. А в-третьих, я тешу себя надеждой, что со временем смогу добавить на своей вывеске слова «Придворный дантист Его величества короля Помаре V».
— Все это так, но я полагаю, что это слишком ничтожное вознаграждение за твои труды. К тому же любой честный король должен честно платить свои долги. Увы, — вздохнул Помаре V, — в казне таитянских королей никогда не водилась звонкая наличность. Насколько мне помнится, ты когда-то собирался приобрести остров. Так вот, я дарю тебе целый архипелаг Тетиароа…
Тетиароа лишь с большой натяжкой можно было назвать архипелагом. Он состоял из кораллового атолла площадью 160 акров да дюжины крохотных островков. Когда-то в лагуне Тетиароа добывали жемчуг, но все раковины на дне давно подобрали, и несколько туземцев, обитавших на нем, кое-как перебивались рыбной ловлей да сбором кокосовых орехов. И все же доктор Уильямс несказанно обрадовался щедрому королевскому подарку. Его мечты наконец-то сбылись!
К сожалению, доктор куда лучше разбирался в зубах, чем в характерах людей. Он упустил из виду маленькую деталь: то, что Помаре V был большой шутник.
…Семидесятитонную шхуну «Флер» никак нельзя было назвать красавицей. В свое время она была окрашена белой краской, которая давно облезла, уступив место грязным пятнам разнообразной формы и размеров. Но Уильямс ни за что бы не променял эту пропахшую керосином посудину даже на шикарную океанскую яхту: ведь «Флер» мчала его со скоростью четырех узлов к собственным владениям! Канадец не отрывал глаз от приближающегося острова. Вон та белая пена прибоя означает риф, окружающий лагуну. Сейчас шхуна войдет в проход, и он наконец-то ступит на свою землю!
Но «Флер» понадобилось целых два часа, чтобы одолеть оставшиеся несколько миль, осторожно проскользнуть по извилистому каналу в рифах и бросить якорь у берега. И тут взору Уильямса открылась та самая идиллическая картина, которую так красочно рисовала рекламная брошюра. В безоблачном небе уже ярко сияло солнце, но в воздухе еще чувствовалась утренняя прохлада. Поверхность лагуны напоминала голубое зеркало, а глубоко внизу между кораллами сновали разноцветные рыбки.
Не дожидаясь, пока матросы-канаки закрепят трап, доктор Уильямс спрыгнул на берег и пошел по едва заметной в густой траве тропинке, петлявшей между спускавшимися к самой воде кокосовыми пальмами. Вскоре тропинка вывела его к круглой туземной хижине с островерхой крышей. Она стояла под раскидистым деревом с большими красными цветами, окруженная, как изгородью, кротоновыми кустами с золотистыми листьями. У входа в хижину его ждал невысокий полный туземец в одной лишь парео — ярко-желтой набедренной повязке. Он уже издали начал приветливо улыбаться доктору, но в последний момент вдруг резко нагнулся, схватил с земли толстый сук и что есть силы запустил его в траву рядом с тропинкой.
От изумления Уильямс застыл на месте.
— Простите, господин, крысы совсем одолели, — радостно сообщил туземец, обнажая в улыбке ослепительно белые зубы. — Эти бестии здесь прямо-таки кишмя кишат. Шагу ступить нельзя. Раньше хоть те орехи, что падают, прогрызали, а теперь по пальмам лазить научились. Чуть запоздаешь, раньше тебя все орехи снимут. Из-за них в этом году копры и на полшхуны не наберется…