— Прошу разрешения перейти на открытую схему дыхания! — запросил он командный пост.
Ему разрешили. Он переключил рычажки на клапанной коробке. Химический привкус исчез, но вдыхать сразу же стало трудно, воздух надо было высасывать из загубника. В глазах вспыхивали и расплывались красные жгутики. Главное, не потерять сознание, не запаниковать. Самый скорый, самый отчаянный страх — это страх удушья… Алексей твердил себе одно лишь слово: «Спокойно… Спокойно… Спокойно…»
Юра Образ плавно, без рывков выбирал шланг-кабель друга. Он же втянул Алексея на надстройку, помог войти в колокол…
Наутро Черкашин снова ушел на глубину.
Я втайне гордился своим однофамильцем. Здесь, на большой подводной страде, он добыл себе славу отважного, толкового и удачливого водолаза. О нем наперебой писали газеты. Его представили к боевой награде — медали Нахимова. Присвоили звание главного старшины. С ним фотографировался командующий Черноморским флотом. Но двадцатилетний парень из Сальских степей с безразличием мудреца принимал обрушившуюся на него славу. В его глазах стояла череда пассажиров, не успевших выбраться из застекленной палубы.
В те дни газета «Новороссийский рабочий» писала:
«В воскресенье Правительственная комиссия побывала в районе гибели «Адмирала Нахимова». Ее председатель выступил перед экипажами спасательных судов «Аметист» и СС-2Е… вкратце обрисовал морякам общую картину, сказал, что вопрос подъема погибших сейчас самый главный. Он призвал моряков интенсифицировать работы, изыскивать все возможные резервы для скорейшего выполнения задания. От имени правительственной комиссии он выразил благодарность морякам и объявил, что личный состав поисково-спасательной экспедиции представлен к награждению ценными подарками».
Спуски на затонувший пароход не прекращались даже в штормовую погоду…
За двадцать лет журналистской работы я лишь расспрашивал о подвигах очевидцев. Но этот произошел на моих глазах…
Я сидел в рубке командного поста водолазных спусков. Была полночь. На грунт, точнее, на левый борт затонувшего парохода только что опустилась очередная пара — мичман Сергей Шардаков и старшина 2-й статьи Сергей Кобзев.
В рубке, заставленной аппаратурой подводной связи, нас было четверо: командир спуска капитан 3-го ранга В. Стукалов, дежурный врач старший лейтенант медслужбы А. Гац, вахтенный матрос у воздухораспределительного щита и автор этих строк. Все шло, как всегда. Стукалов смотрел в чертежи жилых палуб парохода — пре-подробные, с расстановкой мебели в салонах и каютах — и сообщал водолазу кратчайший путь к цели: к каюте номер 41 по правому борту палубы «А», где могли быть тела детей, закрытых в злосчастную ночь на ключ. Врач Гац вел протокол спуска, помечая на стукаловском чертеже места будущих выдержек.
— Второй, где находишься? Что видишь?
— Стою на левом борту, — докладывал из-под воды «Второй», то есть мичман Шардаков. — Вижу открытую дверь в палубу «А».
— Спускайся в нее осторожно. Через четыре метра спустишься на переборку камбузной шахты, над головой у тебя будет винтовой трап в палубу «В», а через два шага в нос увидишь под ногами поперечный коридор…
— Есть поперечный коридор, — доложил через несколько минут Шардаков. — Уходит вниз, как колодец.
— Хорошо, Сережа… Провентилируйся и спускайся по нему еще на четыре метра. За спиной у тебя будут дверцы электрощитов, они открыты, смотри, не зацепись.
Шардаков благополучно спустился в поперечный проход между камбузной и машинной шахтами и двинулся по малому вестибюлю в сторону носа. Ширина коридора теперь была его высотой, и потому пробираться приходилось на четвереньках. Когда-то люди проходили, пробегали здесь, не задумываясь, сколько шагов им приходится делать. Теперь же в расчет брался каждый метр этого перекошенного враждебного пространства. Мичман прополз под приподнятой и подвязанной пожарной дверью и стал осматривать каюты правого борта — одну, другую.
Он походил на спелеолога, проникшего в разветвленный пещерный ход, чьи стены, то, сужаясь, давят на тебя со всех сторон, то неожиданно расходятся, открывая пропасть, бездну. Но спелеологу легче — в пещере, пусть самой глубокой, воздух, а не вода, обжимающая тебя с пятидесятитонной силой.
И в мирное, и в военное время у водолазов враг один — глубина, холод, «кессонка», удушье… Сегодня им выпало опасное задание, но завтра, быть может, им выпадет дело опаснее втрое. Откажешься сейчас, не преодолеешь свой страх нынче — кто поручится, что завтра ты сможешь пойти на ещё больший риск? Военный человек выбирает лишь позицию в бою, но не сам бой, и знать ему не дано, чем закончится поединок — со щитом или на щите, в колоколе или на платформе…