— Ты не договариваешь.
— Ну да, Рахманов талантлив, не отрицаю. Несомненно, честен. Думаю, он искренне убежден, что земляне должны помочь цивилизации Харнара разом перешагнуть через века социальной и духовной эволюции. Но «неистовые» не хотят понять: харнарцы во всем станут надеяться на «богов», прилетевших «со звезд». Религиозный фанатизм надолго затормозит развитие. Собственная воля к жизни ослабнет — начнется вырождение…
— Пути помощи младшим многообразны! Если «неистовые» и ошибаются, то, может быть, лишь в способах. Рано или поздно Рахманов и его сторонники поймут, как надо помогать. Рахманов прав в главном…
— Послушай, кто ты, чтобы поучать? Рахманов, Рахманов!.. Это переходит границы.
— Сказать, почему тебе неприятно это имя?
— Ко всем чертям!..
Он раздраженно швырнул на дорогу цветы, собранные в парке. Вздохнул глубоко, осмотрелся. Впереди, за деревьями, показались сиявшие на солнце купола Информационного центра. А на другом берегу озера вздымались высоко в синеву серебристые чаши антенн. Мачтовые сосны замерли в предвечернем покое.
Согор приехал в Южный парк, чтобы немного отвлечься от впечатлений, связанных со Всемирной дискуссией о Харнаре, закончившейся вчера. Хотелось побродить в одиночестве по самым дальним аллеям, дать отдых нервам, напряженным до предела. Непостижимо, как оказался он рядом с Информом? Почему ноги привели его именно сюда, пока голова была занята размышлениями?
Он нерешительно остановился, глядя на усыпанную бурой хвоей почву, где цепочка муравьев бежала по тропинке-желобку от одного своего дома-города к другому. «Контакт цивилизаций», — усмехнулся Согор и медленно направился к главному корпусу.
У входа в машинный зал гостя встретил оператор.
— Я хотел узнать… — Согор запнулся, отвел взгляд. Неприятно, что надо объясняться в намерении, которое родилось внезапно, из смутных чувств, мучивших его весь день.
Оператор — юноша с эмблемой добровольца, зачисленного в списки желающих лететь на Харнар, — изо всех сил старался казаться спокойным. Он загораживал собой экран: смотрел какую-то передачу и не успел выключить.
— Голосование не закончено, ждем сообщений с планет, — сказал он почтительно. Согор видел его усилия остаться невозмутимым. Мальчика выдавали яркие искры удивления, мелькавшие в глубине чистых зеленоватых глаз.
Пчела, сердито жужжа, запуталась в каштановой шевелюре парня. Он растерянно отмахнулся, переступил с ноги на ногу. Согор взглянул па экран. Конечно, смотрит хронику дискуссий, закончившихся перед Плебисцитом!
Выступал Рахманов — человек с загадочным прошлым, один из самых популярных вождей движения «неистовых». Это была заключительная речь Рахманова в защиту землян, присоединившихся к восстанию на Харнаре… Снова Рахманов, всюду этот человек!
— Сводка поступит в Высший Совет без промедления, — добавил оператор, заметив, что гость не торопится уходить. — Вы же знаете — пока итоги не обнародованы… нельзя… Извините…
Он пунцово покраснел. Согор повернулся, пошел вдоль гулкого коридора. Когда спускался в парк, почудилось, что мраморные ступени тихо колеблются под ногами.
Как он мог! Неужели и впрямь он ждет от Плебисцита чего-то, что подорвало бы убежденность Согора — мыслителя, увенчанного громкой славой, — в справедливости провозглашенного им Пути? Что же означает в таком случае этот визит в Информационный центр? Неужели все-таки сомнение? Но можно ли сомневаться, что человечество сделает самый верный выбор? И разве на протяжении шести десятков лет мнение общества когда-либо расходилось с мнением Согора, председателя Высшего Совета? В том числе по самой острой проблеме века — контакту с Харнаром?
Согор стремительно шагал по бесконечным, расцвеченным радугами улицам вечернего города, будто надеялся убежать от своего стыда. Прохожие узнавали знаменитого человека. Многие сдержанно приветствовали его. Некоторые с откровенным любопытством провожали глазами.
Широкие неразличимые экраны Мирового информа озарялись калейдоскопами объемных телекартин — экстренных сообщений. Кое-где в скверах люди толпились у экранов поменьше: там передавали хронику Всемирной дискуссии о Харнаре и помощи восставшим. Мелькали кадры, только что полученные с далекой планеты через антипространство. На Харнаре разгоралась небывалая в его истории война угнетенных против древней касты технократов, которые, стремясь окружить себя ореолом божественности, именовались «бессмертными».
Глядя на мерцающие в воздухе изображения, Согор узнавал лица известных ораторов, философов, ученых, принявших участие в Дискуссии. Видел и себя: вот он выступает перед народом в защиту политики постепенного и осторожного развития контакта с Харнаром. Но когда в голубоватой дымке экрана возникало худощавое, вдохновенное лицо Рахманова, его полные страсти и могучей мысли глаза, Согор замедлял шаг, против воли вслушивался в звенящий, призывный голос:
«…реальная помощь харнарцам должна быть бескровной — утверждают сторонники „невмешательства“. Они предлагают нам игнорировать восстание, оставаться наблюдателями, терпеливо взирать, как „бессмертные“ уничтожают тысячи рабов, брошенных крайним отчаянием на штурм тирании! Но это ли путь, каким должны следовать люди? Зло, насилие везде во Вселенной остаются для человека злом и насилием! Если мы не придем на помощь харнарцам, среди которых сейчас немало и наших добровольцев, избравших дорогу чести, будущие поколения двух цивилизаций проклянут нас за малодушие, а наш век нарекут позорным!..»
Толпа, освещаемая вспышками алого, зеленого, золотистого огня, струящегося сверху и из-за деревьев, роптала. Согор слушал, вглядывался в лица, пытаясь уловить общее настроение. Но это было невозможно: Рахманова сменяли другие ораторы — мнения колебались, расходились, сталкивались. Там и тут возникали ожесточенно спорившие группы.
Усталость нахлынула внезапно. С трудом Согор добрался до свободного вибролета, рухнул на сиденье, круто взмыл в темнеющую вышину. Через минуту зарево огней померкло за горизонтом.
Земляне той эпохи миллионами покидали планету-прародину для разумной колонизации других планет Солнца. Но остающиеся на Земле заботились о том, чтобы колыбель человечества сохранила свою природную красоту и неповторимость. «Человек и природа едины» — этот принцип жизни стал одним из главных в коммунистическом обществе.
Исчезли с поверхности Земли старые, калечившие психику человека города-гиганты, дымные, грохочущие заводы, паутина электролиний. Скрылись глубоко в шахты предприятия-автоматы, склады продукции и сырья, в тоннелях — транспорт. Новые города стали центрами науки, искусства. Люди собирались сюда для того, чтобы исследовать в тиши лабораторий, искать и спорить, наслаждаться счастьем творчества. Жилые дома всевозможных архитектур и расцветок, построенные в согласии с желаниями и фантазией их обитателей, были разбросаны в самых живописных местах планеты.
Конечно, по-прежнему оставалось немало горожан — главным образом молодежи. Однако многие предпочитали жить среди лесов, как Согор, или альпийских лугов и скал, у морских побережий, водохранилищ и рек, на естественных или искусственных островах, в подводных поселениях. Каждый избирал место для жизни там, где ему вольней дышалось, но мог без особых трудностей — с помощью ближнего бюро жилищ — сменить наскучивший пейзаж на иной.
Шестимиллиардное население планеты оказалось так гармонично размещенным по ее поверхности, что люди могли месяцами не встречать других людей в окрестностях своих усадеб.
Но человечество не разобщилось. Всеохватывающая система Мирового информа позволяла населению Земли и других обитаемых миров Солнца ощущать себя, как никогда прежде, одним организмом — мыслящим и действующим Единым Нечто.