— Я беру путника с собой.
— У меня нет свободных верблюдов и ослов! — отрезал вожатый.
— Найдешь! — повысил тон Герай. — Переложи груз с одного осла на пять других — получишь свободного, верно? Не забывай, что Исма-Эль велел исполнять мои просьбы.
Вожатый пробурчал что-то себе под нос, приложил руку к груди и потрусил в хвост каравана.
Полторы луны добирались они к верховьям Евфрата. За этот срок Октем хорошо узнал своего нового друга. Герай обладал живым, острым умом, мыслил свободно и смело. Сын вольных земледельцев, он сочувствовал беднякам и рабам. Однако больше всего ценил искусство и свободу.
— Эти руки, — ваятель поднес их к лицу, будто желая удостовериться, что они есть, — выручают меня! В отличие от рабов, которые гнут спину на Исма-Эля, я свободен, ибо правитель знает о моем таланте. В краю Черных песков нет равных мне в искусстве оживлять мертвый камень. Но что это перед творениями мастеров Этеменигуры? И я рад, что скоро увижу чудо света!
— И долго намерен пробыть в Уре? — спросил Октем.
— Столько, сколько понадобится, чтобы сравняться с мастерами Благодатной страны. Или пока за мной не пришлет Исма-Эль. Ну, а тебе зачем понадобился Ур?
— Тоже учиться. Смотреть и запоминать, — туманно сказал Октем.
Позже он все-таки поведал ваятелю часть правды о себе. Даже пытался втолковать ему, что он, Октем, — гость из будущего. «Меня послали к вам люди, подобные богам. Я счастлив служить им».
— Как это? — недоумевал Герай. — Разве можно попасть в другое время? Что-то я никогда не слыхал о таком. Или ты тешишь меня сказками?
Слова о корабле, геодетах, инверсии времени звучали для ваятеля таинственными заклинаниями. Но живые видеокадры Ашхабада, развернутые Палеохроном Октема перед мысленным взором Герая, были убедительны, и ваятель понял: случай свел его с полубогом в облике человека.
Расстались они в верховьях Евфрата, на правом берегу священной реки. Взобравшись на подаренного ему осла, Октем с грустью сказал:
— Я буду вспоминать о тебе, друг. Надеюсь, встретимся. Я приду в Ур несколько позже. И постараюсь отыскать тебя.
— А скоро ли придешь? — с надеждой спросил Герай. — Лучше бы ты остался со мной. Ты мне по душе.
Октем промолчал. Ваятелю казалось, что он колеблется. На самом деле Октем анализировал странное чувство, родившееся в недрах его существа, — братскую любовь к Гераю. Оно приводило Октема в замешательство: такого не было запрограммировано в мозге. Чувство возникло как бы само собой, по законам саморазвития эмоциональной системы. И он не без усилия заглушил его. «Нет, нельзя поддаваться эмоциям! — властно шептал компьютерный двойник. — Это может завести далеко. Надо о задании Центра помнить».
— Не могу, почтенный друг, — отрешенно сказал Октем. — Но я обязательно найду тебя в Уре. Сейчас надо делать свою работу. Прощай!
Ваятель порывисто обнял его:
— Буду ждать! Да хранят тебя мои и твои боги.
Выполнив ряд несложных поручений Исма-Эля в Синджарской долине, Герай купил место на купеческой барке и поплыл вниз по реке Евфрату. Спустя неделю он сошел на левый берег — часах в трех ходьбы от Ура. Чтобы полнее насладиться радостью встречи с Этеменигурой, он решил войти в город с востока, как все путники, пересекавшие пустыню, прежде чем достичь благодатных земель между Идиглату и Евфратом.
Герай отшагал уже порядочно, а Ур не показывался. Только вдали в мареве южного неба мерещилось что-то сверкавшее на горизонте разными оттенками пурпура и лазури. Солнце поднялось выше и пылало, как раскаленная жаровня. Прикрывая голову полой плаща, ваятель клял себя: «Вах, глупец! Так можно и не дойти, изжариться. О чем ты думал, пускаясь в путь?» Еще с полчаса он брел в знойном аду, спотыкаясь от усталости. Но вот наконец обозначились верхушки финиковых пальм. Унылая серо-желтая равнина, покрытая кустами сухобылья и чертополоха, сменялась пастбищами и лугами. Они перемежались стройными рядами миндальных деревьев. Справа и слева потянулись бахчи, каналы, поля чечевицы и льна. Воздух наполнился ароматом роз и алоэ. «Привет, Благодатная страна! — с волнением думал Герай. — Вот я и увидел тебя».
А затем над рощами, за голубой лентой Евфрата, несущего тростниковые лодки и барки, огромным разноцветным утесом поднялся зиккурат Ура.
— Слава тебе, о Этеменигура! — закричал в восторге Герай, смахивая слезы радости.
Его давняя мечта стала явью.
Ступенчатая гора Этеменигуры словно парила в звенящем от зноя воздухе. Ослепительно сиял позолоченный купол храма на ее вершине, голубым огнем полыхали его стены. Две нижние террасы зиккурата были черного цвета, третья и четвертая — красного, как сама земля, в которую вросла Этеменигура. Лакированная зелень пальм и пестрые цветники, разбитые на террасах, вырисовывались на фоне черной, красной и голубой облицовки, рождая целую симфонию красок и оттенков. Громада Этеменигуры казалась изящной, легкой — так совершенны были ее линии, плавными дугами уходящие к центру строения. Взгляд невольно скользил к вершине: Этеменигура как бы уходила в поднебесье, парила в струящемся от зноя воздухе.
Ваятель забыл обо всем на свете, созерцая чудо зодчества, и его едва не хватил солнечный удар. Опомнившись, добрался до финиковой рощи и укрылся в ее тени. Но тут на Герая набросились злые осы. Будто раскаленные иглы, они вонзились в руки, тело, лоб. Пришлось бежать из рощи, махая руками и проклиная себя: «Ай, глупец, зачем пошел туда? Ну и твари!..»
Все ближе подходил он к Евфрату, и перед ним поворачивалась все новыми своими гранями Этеменигура. Снова и снова ваятель любовался ею, позабыв о боли от укусов. «О город, омываемый водами! — тихо твердил он слова шумерского гимна. — Незыблемый бык, помост изобилия страны… Священный Ур!»
Чаще попадались селения, шире стали поля. Вдоль каналов и на полях работали сотни людей. Их узловатые, загрубевшие от работы руки двигались непрерывно. Изможденные рабы в лохмотьях, не защищавших от яростного солнца, строили дорогу. Надсмотрщики не скупились на удары палками и бичами. Ваятель оцепенело смотрел на это зрелище. Диким было оно для сына вольных краев. «О, Этеменигура… — с горечью думал Герай, остро жалея рабов. — Как обманчива твоя красота! Да, она озаряет мир, но вокруг тебя, Этеменигура, море жестокости. Ты купаешься в лучах славы, а люди изнывают от непосильного труда, их спины не разгибаются от зари до зари. Они падают от голода и истощения. О, Этеменигура! Зачем я стремился сюда, добрые духи Песков?»
Мимо гончарен, маслобоек и мельниц, по безлюдным улицам селений он шел к переправе через Евфрат и вскоре достиг царской дороги. Еще издали Герай увидел, как много людей, торговых караванов движется по ней. Вот быстро проехал к Уру гонец, яростно погоняя осла, тащившего колесницу. Медленно тянется пропыленный караван, — как видно, издалека, может, из Элама. Ваятель различал черные, как смоль, волосы, мужественные лица, покрытые потом и грязью, слышал голоса… Точно небо в пустыне за Идиглату, сверкала лазурь храма на Этеменигуре. Пылили стада баранов, коров, быков, погонщики палками подгоняли скот. Тяжелой массой прошел отряд воинов — со щитами, и дротиками, в медных шлемах с султанами. У воинов были широкие лица, крупные носы.
Герай смешался с толпой крестьян, направлявшихся, вероятно, на городской рынок, и переправился на западный берег Евфрата. Потом оказался на окраине какого-то селения. Низенькие хижины из глины и тростника, камышовые навесы, пыльные улочки… Большой красный петух, копавшийся в куче навоза, поднял голову и надменно поглядел на чужака блестящим глазом. На заборе сидела кошка. При виде Герая она выгнула спину, но с места не сдвинулась. Проходя мимо, ваятель дунул ей в глаза. Кошка фыркнула и оскалила мелкие острые зубы. Откуда-то выскочил облезлый пес, волчком завертелся у ног, просительно заглядывая Гераю в лицо.