— Ну и дела! — закусил губу Миша. — Ну и дела.
— Ой, а что потом началось... Галина Ивановна после письма — в слезы да уходить к матери. А уж сама тоже беременная. Матка ее обратно посылает: мол, надо теперь уживаться да забывать про старое. А как забудешь такое?.. И станет ли уж сердце прилипать к нему после всего. Сама-то ведь она была смирненькая, кротенькая, смешного о ней не слыхали. Не обидно разве ей? С того она, говорят, потом не одну ночь билась. Мать-то сидела около. А она, Галина Ивановна-то, вдруг застонет-застонет, заплачет-заплачет во сне-то. Страшно прямо... Вынесет ли сердце, чтоб молчать. Вот она и пошла тоже на него воевать. Ой, много тут у них искр было...
Миша никак не мог прийти в себя после того, что услышал. Сейчас ему захотелось, чтобы Марфы Никандровны не было рядом. В одиночестве не нужно делать вид, что тебя ничуть не удивило такое открытие. В воображении невольно возник Николай Степанович, всегда деловой, рассудительный, трезвый, в мягкой светлой шляпе, которая плохо сочеталась с его, хотя и начищенными, кирзовыми сапогами.
Порою он чему-то улыбался, но скрытой, почти загадочной, улыбкой. Никогда не говорил громко, даже если сердился. Постоянно сдерживал себя, редко давал волю чувствам; поэтому и при нем все чувствовали напряженность.
Директорские обязанности Николай Степанович исполнял исправно, порою истово, но ощущалось, что многое он делает через силу, превозмогая какое-то внутреннее сопротивление. Устав от этой борьбы, он приходил на службу вялым и безучастным.
Но иногда в нем просыпался дух творчества. Тогда Николай Степанович суетился в учительской, всех подзадоривал и подгонял, листал классные журналы, посещал урок за уроком, чем приводил в смущение учеников и преподавателей. Иногда эта жажда деятельности выливалась в такие странные формы, что даже самые преданные директору люди не могли удержаться от иронической улыбки.
Не случайно Мише вспомнилось, как Николай Степанович однажды, возвратившись из Никольска, счастливо размахивал несколькими спортивными эспандерами. Миша давно не видел директора в таком возбуждении. «Наконец раздобыл», — ликовал Николай Степанович и потряхивал эспандерами посреди учительской. Миша тогда подумал, что, имея молодую жену, директор заботится о фигуре и занимается утренней гимнастикой. Одно непонятно: зачем понадобилось столько эспандеров? И он решил, что Николай Степанович постарался и для своих учеников.
Но через два дня Миша с удивлением разглядывал эспандерские пружины, приспособленные чуть ли не ко всем дверям: на улице, в учительской и даже в туалетах.
Однажды он зачем-то зашел домой к Николаю Степановичу и с удивлением обнаружил такие же пружины и на его дверях. Коля Силкин потом разыгрывал в лицах, как Николай Степанович распоряжался, куда прибить пружины, и конюх Митя — все его звали так потому, что всегда видели с лошадью, — старательно приколачивал их, истово бухая молотком по косякам.
Митя — человек со странностями. Несмотря на солидный возраст, был холост, жил при школе, работал завхозом, а по совместительству и конюхом. Кроме этого, в свободное время занимался всякими подсобными работами, вплоть до плотницких и даже столярных. Митя обладал огромной силой. Про него, как и про всех силачей, в таких случаях рассказывали разные истории.
Однажды по гололедице он ездил за сеном. Лошадь была некована, часто скользила и оступалась и перед какой-то горушкой вдруг совсем остановилась. Тогда Митя выпряг ее, взял под мышки оглобли, приладился, поуперся и втащил воз на гору.
Когда он выпивал, лицо его с крутым лбом и отвалившейся челюстью становилось багровым и страшным. Мужики никогда не дразнили его и от себя не отталкивали. Побаивались, наверно. Зная свой характер, по будням Митя пил редко — опасался гнева директора. Он боялся, уважал и слушался Николая Степановича.
По праздникам директор старался держать конюха при себе, чтобы тот не напился. Митя гордился этой приближенностью, и, сидя за столом по правую руку от Николая Степановича, так поглядывал по сторонам, словно его орденом наградили.
Директор часто брал его с собой в разные поездки.
Однажды они поехали в Никольск за музыкальными инструментами. В этом году у них оказалось порядочно неизрасходованных денег на культмассовую работу. Николай Степанович с детства любил музыку и мечтал, чтобы при школе был свой оркестр.
В Никольске Николай Степанович зашел в среднюю школу, хотел пригласить учителя пения, чтобы тот помог выбрать нужные инструменты, но его не оказалось на месте, и Николай Степанович решил все сделать сам.