— Но кто будет учить этому ребят? — засомневался Сергей Николаевич.
— Это очень непростой вопрос, — сказал Силкин. — Уроки труда в школе должны вести люди знающие. Человек, который сам не умеет правильно держать инструмент, не только не научит делу, а даже оттолкнет от него.
— Так что же вы предлагаете? — спросил директор.
— Это бы должен я у вас спросить, Николай Степанович. Вы пока директор.
— Пока я, — согласился Клушин. — Но вопросы ставите вы. На это мы все мастера. А вы ответьте сами хотя бы иа один из них.
— Пожалуйста: надо готовить учителя труда. Грамотного, любящего свое дело, умеющего говорить с ребятами.
— А еще?
— А еще: пора и нам становиться настоящими педагогами. Мы должны стремиться к тому, чтобы даже внешний вид учителя вызывал у ребят уважение, а идеи его увлекали, звали на большие дела. И пусть они не совершат ничего грандиозного, зато будут стремиться к этому, а значит, скрасят свою повседневную жизнь, не станут в ней прозябать хотя бы...
Силкин сел, и какое-то время в учительской стояла напряженная тишина. Потом запоскрипывали стулья, раздались покашливания, и директор наконец произнес:
— Вашими бы устами да мед пить...
— Неужели вам самим этого не хочется, — с досадой спросил Сергей Николаевич.
— Мало ли чего мне хочется, — с возмущением ответил Николай Степанович.
— Молодой человек все верно говорил, — продолжал Сергей Николаевич. — И дай бог ему пронести через всю жизнь свое горячее сердце. Именно такие люди и нужны нашей педагогике.
— Совершенно с вами согласен, Сергей Николаевич, — наконец обнаружился и Миша Колябин. — Я полностью поддерживаю Силкина и рад, что у нас сегодня завязался такой разговор...
...А потом дома, вновь переживая этот педсовет, Мише, записывал в свой дневник:
«Какой молодец Силкин. Давно надо было об этом поговорить. Он, конечно, не мог сказать всего о наших женщинах-учительницах. Они особенно быстро сдают свои позиции. Может, оттого, что никакие убеждения и выстраданные принципы их и раньше не отягощали. Многие ведь и за учительский стол попали волей случая. Может, поэтому они так мало следят за своим развитием — да и за собой тоже! — и прежде всего заняты хозяйством, которое их постепенно засасывает, и ребятишками. Я был поражен, когда впервые увидел их руки, жесткие, в ссадинах, в мозолях. Положи эти руки рядом с руками простых колхозниц — не отличишь. А без хозяйства в деревне не житье. Где тут взять время на самообразование?
По-моему, директор на Силкина затаил зло: еще никто не обвинял его в нежелании по-настоящему работать. Даром Коле это не пройдет, чувствую. А мне, признаться, неловко, что я активно не поддержал друга. Не умею я так говорить, как он. Да еще на людях».
Миша задумался и над своей жизнью: верно ли он все делает? Правильно ли выбрал дорогу в жизни? Так ли у него складываются отношения хотя бы с собственным братом? Вроде не совсем так...
Вызвал Миша как-то Игоря к доске и предложил образовать от инфинитива несколько причастий действительного залога. Игорь растерянно забегал глазами по классу, по все молчали. Он покраснел, опустил голову.
Миша, прохаживаясь около доски, несколько раз строго взглянул на брата, глубоко вздохнул и вывел в журнале жирную двойку.
Близился конец четверти, все двоечники давно были опрошены, и кое-кому из них уже можно было натянуть за четверть тройки. Игорь терпеливо ждал своего часа. Дни шли, а его не вызывали. Однажды за ужином он не выдержал.
— Почему ты меня не спрашиваешь? Я давно все выучил.
— Учи не только то, что задано. Я тебя по всему материалу гонять буду. А когда тебя спросить — это дело учителя. И вообще на рабочие темы дома говорить не будем. Я смотрю, и по математике ты не блещешь. Тройку с минусом схватил. Мне из-за тебя пришлось краснеть перед Василисой Петровной. Ты что, собираешься по-пластунски из класса в класс переползать? Да знаешь ли ты, что такое тройка с минусом?
— А что?
— А то! Это двойка с плюсом. Постыдился бы. Этаким фертом прикатил: в галстуке, с коком, в клетчатом костюме... Все, наверно, думали, ну этот покажет. Показал...
Миша придумал для Игоря наказание: как только тот хватал «пару», он лишал его и без того скудных удовольствий деревенской жизни. Ему не позволялось кататься на колхозных лошадях, хотя у Игоря и установились приятельские отношения с бригадиром и со школьным конюхом Митей. Не брали Игоря и на охоту. Бывало, встанет он задолго до Миши, ружье и патронташ проверит, портянки сухие с печки достанет, сапоги принесет, чтоб согрелись прежде, чем их надевать, все сложит, приготовит, на стол еду соберет — и только потом разбудит брата. Да все поторапливает, чтоб набродиться по лесу до начала уроков.