— ...Спали бы до обеда, никуда ваши дичи не убегут, — выговаривала Марфа Никандровна ребятам, видя, в какую рань они поднялись на охоту, — хоть в выходной бы хорошенько выспались. На солновсходе-то уж больно сладко спится. И малому-то не отдыхается... В школу дак едва растолкаешь, а тут скоро срядился. Да и Жучку-то нет спокоя, поди-ко, и во сне уточки снились. Ну, коли стреляйте тогда боле, дак Ваня на тракторе преперит за вашей дичей.
Жучок в предчувствии охоты возбужденно смотрел то на Мишу, то на дверь, нетерпеливо повизгивал, крутил хвостом, словно поторапливал. Это был кобель немолодой, но бойкий. Видимо, помесь дворняги с лайкой. А деревенские собаки, вырастающие в непосредственной близости к лесу и полю, настолько развивают заложенные в них природой задатки, что в настоящей охоте всегда дадут сто очков вперед любой породистой медалистке.
Как-то еще молодым щенком подобрала Таиска Жучка на осенней верховинской дороге. То ли он отстал от проходящей подводы, то ли убежал в лес и заблудился. Голодал, видно, не один день, отощал, вымок и весь дрожал от холода.
Таиска позвала его: «Жучка, Жучка». Щенок подбежал к ней и поглядел какими-то человеческими глазами. Таиска взяла его на руки и сунула под фуфайку.
«Ну вот, и мне смелей будет идти по вечерней дороге», — подумала она.
Принесла домой, накормила, приласкала. С тех пор каждое утро щенок сопровождал ее на скотный двор, а вечером встречал.
Когда он подрос и начал обнюхивать углы, поднимая возле них ногу, сестры поняли, что никакая это не Жучка, а кобель. Они не растерялись и быстро перекрестили его на Жучок. Собака не заметила никаких изменений в своем имени и так же радостно мчалась на зов.
...Когда пришел Вася Синицын, Жучок первым выскочил на улицу в открытую дверь и, потыкавшись носом в оттаявшую тележную колею, побежал к ферме.
— Он на белку добро идет, — сказал Вася.
— И на хлеб с маслом — тоже, — усмехнулся Миша.
Он вспомнил, как совсем недавно Вася Синицын водил их с Колей на охоту за последними утками по речке Кеме. Силкин и Миша, напряженные и серьезные, шли по разным берегам реки с ружьями наизготовку. Тогда они сбили трех уток, вылетевших из прибрежной осоки. Вася, счастливый и возбужденный удачной охотой, рассказывал тогда под зареченским стогом всякие деревенские новости о своей семье, о старшем брате Миньке, который служил в Заполярье и присылал им оттуда фотографии — и у знамени, и с автоматом, и со своим новым другом, с которым они теперь вместе уехали на стройку. Рассказал и о Насте. Тогда она работала в Макаровском лесопункте медсестрой и ходила к ним гулять. Мать давала ей читать Минькины письма. А когда пришло письмо, где Минька сообщил, что ему обещают комнату и у него есть другая невеста, которая с ним давно работает, мать расстроилась. Она не сказала об этом Насте, но та сама обо всем догадалась и вскорости перевелась в Борковскую больницу.
На этот раз Мише опять хотелось выведать что-либо у Васи о Насте, но тот, как нарочно, молчал, а самому начинать разговор не хотелось, — боялся выдать себя.
И вдруг неожиданно без всякого повода заговорил о Насте Игорь:
— Вася, чего про нашу медичку-то слышно?
Миша обомлел.
— А ничего такого. Живет себе на Борке, — как ни в чем не бывало ответил Вася.
— Работает там?
— Ну, уколы всем делает...
— Чего-то она давно к нам не заглядывает.
— А позвать надо, дак и придет. Вот заболей чем-нибудь, тогда к тебе и позовем, — подсказал Вася.
Удалось еще выведать у Васи, что сватался недавно к Насте начальник их клуба, но получил отказ. Однако от своих намерений не отказался. А старуха, у которой живет Настя, поругала ее: парень-де самостоятельный и в хороших годах.
Миша возвращался в деревню довольный, хотя поохотились они неважно. Он даже разрешил ребятам пальнуть по кривой сушине и. обещал добыть для них другое ружье к следующей охоте.
После этой охоты в светлое и бодрое осеннее время и пришла Мише счастливая мысль провести пионерский сбор на природе. Пора было себя проявить не только как учителю литературы, но и как пионервожатому.
Как раз стояли влажные осенние дни. Уже вовсю падали с берез и осин разноцветные листья. Их подхватывал подоспевший ветерок и, недолго покувыркав вдоль дороги, собирал в неглубоких лужах, и темно-серый проселок становился живым и нарядным от этих частых радужных островков. И даже с ревом проезжавшие машины и тракторы, подминая под себя светящуюся листву и взбаламучивая воду, ненадолго портили сложившуюся картину, потому что вскоре листья всплывали и расправлялись, а ближние березы и осины посыпали лужицы сверху яркими свежими листочками.