...Когда Миша въезжал на школьной кобыле в Борок, он уже изрядно намаялся с непривычки и выглядел не таким удальцом, каким выезжал из Заполья. Должно быть, на встречных он производил странное впечатление: в высокой цигейковой папахе, с черной бородой, в расстегнутом полушубке. Одна баба, вывернувшая из-за угла, растерялась и, уступая ему дорогу, соскользнула в колею и недовольно пробормотала:
— Тьфу ты, лешой, опять цыгане наехали!
Миша усмехнулся и, чтобы не разубеждать женщину, которая еще несколько раз оглядывалась на него и плевалась, спросил у первого же мальчишки, где магазин, и направился туда.
Нагрузив рюкзак бутылками питьевого спирта, он помедлил немного, набрал побольше воздуху в грудь и поехал в сторону больницы.
Настя увидела его в окно, вышла на крылечко.
— Какой у вас внушительный вид, — приветливо сказала она. — Не сразу и узнаешь с бородой-то.
— Да, меня уж из-за нее цыганом обозвали, — усмехнулся Миша. — А я к вам за градусником. Наши женщины послали. Говорят, был один на всю деревню и тот разбили Марийкины ребята.
— А что ж это вы к нам с концертом не приехали? — будто не слыша его слов, спросила Настя.
— Да как-то не получилось... пока, — пожал плечами Миша и отметил, что здесь она намного смелей, чем тогда в школе. Видно, и правда родные стены помогают. — Да вы, по-моему, и сами не очень-то хотели нашего концерта.
— Нет, мы ждали вас...
— Но мы вас тоже не один раз поджидали. И на лен, думали, приедете. — Миша пытался обернуть в шутку Настин упрек.
Взглянув на него, Настя в какой-то момент растерялась, покраснела от собственного признания, по тут же спохватилась, лицо ее снова стало строгим, слишком строгим.
— Мы постараемся поправить дело, — мягко пообещал Миша. — Если уж не для населения, то хотя бы для вас с Клавой... А где она, кстати?
— Кто?
— Да Клава! С которой вы к нам в школу приходили.
— А... практикантка! Так у нее кончилась практика, и она уехала обратно в Никольск.
— Жаль... Мой друг влюбился в нее...
Он понимал, что мелет невесть какую чушь, еще больше волновался и еще больше запутывался.
— Он уже на флоте служил, самостоятельный человек... и надежный парень, это точно...
— Чего ж он, самостоятельный, взял да сразу и влюбился? — с иронией спросила Настя. — Тем более что раньше никогда не видел её...
Миша почувствовал, что сглупил и Силкина оклеветал.
— А разве так не бывает? — несмело спросил он, опять ругая себя за то, что продолжает этот разговор, но остановиться не мог.
— Нет, почему же... бывает. Только ничего путного из этого не получается.
— Я вижу, вам неприятен этот разговор. Но я о другом думал... и не хотел вас обидеть, честное слово.
Боясь новой путаницы, он торопливо отвязал повод от изгороди, неловко залез в седло и хлестнул лошадь.
Когда Миша Колябин подъезжал к школьному городку, он уже в который раз почувствовал на себе косой взгляд директорского дома, который по-прежнему стоял вроде бы отвернувшись от дороги и все-таки боковым окошком за всеми подглядывал.
Войдя в избу, Миша поставил рюкзак у порога.
— Ну вот, Галина Ивановна, все привез. А теперь пойду восвояси.
...Дома все были в сборе. Игорь сидел за столом и читал, Таиска всхрапывала на печи, а Марфа Никандровна сидела на лавке и вязала себе теплые чулки из овечьей шерсти. Она была в одном валенке, вторая нога голая: на нее Марфа Никандровна время от времени примеряла чулок. Возле нее примостилась Маня, тоже со спицами в руках. Марфа Никандровна успевала и свое вязать, и племяннице подсказывать:
— Да ты с этой стороны петли-то накидывай, вот так, — показывала она, — тебе попутней будет обратно-то идти. Да-ко мне вон лучше на шкафу очки, а то больно работа коповатая. Али лучше самовар греть? Замерз, поди-ко? — спросила она у вошедшего Миши.
— Да нет, я пока не хочу...
— Ну, тогда погоди, я скоро довяжу, да и Таиску станем поднимать. Пускай маленько погреется, а то всю ночь сегодня кашляла, как дрова колола. Занемогла что-то...
Она поглядела на Мишу:
— Это ты в таких штанешках-то и ездил тонюсеньких? Ой, робята! Все форсите, а надо теплей одеваться: глядите, дозакаляетесь... Вот был бы женат, так баба-то не опустила так в экий мороз. Нет, надо, коли, скорее самовар наставлять, отогреть тебя. А ты, Игоряха, с книжкой двигайся под иконы. А то бы и отдохнул, дал глазам переморгаться. Все сидишь насугорбленный и ходишь эдак же, согнувшись. А вон братец-то у тебя, погляди: как стопочка!