Стараясь спрятаться за худую, с выпирающими даже сквозь плотный материал лагерной робы позвонками, спину ворблана, Антиохов в такие минуты черной завистью завидовал ящероподобным эшам, способным спать сидя с открытыми глазами. Хотя это тоже было рискованно, комиссар имел дурную привычку переспрашивать случайно выбранного в зале зэка о том, всё ли понял тот из изложенного материала. А лекции шли совершенно странные, об абсолютно незнакомых и трудно понимаемых и воспринимаемых событиях: о свершившейся двадцать лет назад грандиозной революции, о её вождях и героях, а событиях последовавшей затем Гражданской войны… а еще, по поручению все того же лагерного комиссара, командиры стрелков охраны, начальники лагерных служб по очереди читали сидельцам лекции о марксизме-ленинизме, как самой передовой науке о человеческом обществе, о диалектическом материализме, о теории нарастания классовой борьбы в период построения социализма в одной, отдельно взятой стране…
Через полтора часа разморенного клубной атмосферой, то и дело засыпающего на ходу Геннадия его же товарищи по бригаде легкими, направляющими тычками в спину сопроводили до барака. Вечернюю поверку Антиохов прослушал, как в тумане, погруженный в сладкое дремотное состояние. И тут же, будто с обрыва в омут, как говорят местные, нырнул в сон, едва коснувшись телом досок нар, уже не показавшихся ему, как в первый раз, жесткими и неудобными…
Во сне Геннадий шел по упругому светлому пенобетону знакомой, но так и не узнаваемой улицы, под ясным голубым небом родной планеты, обдуваемый легким, теплым, кондиционированным ветерком с добавлением тонизирующих ароматов различных цветов, и буквально через каждый шаг ему на глаза попадались торговые автоматы, наполненные пирожками, бутербродами, жареной картошкой, сладостями, легкими ароматическими сигаретами в веселых пластиковых упаковках… А он шел и шел себе в никуда, никем не подгоняемый, спокойным прогулочным шагом, то и дело извлекая из автоматов съестное, запивая пирожки кока-колой, закусывая чипсами…
И так продолжалось до самого утра, до зычного, хрипловатого голоса второго дневального по бараку ворблана: «Подъем!!!»
III
…и были еще тысячи похожих один на другой дней и ночей, работа пилой и топором на лесоповале, ставшая постепенно не такой уж изнурительной. И желанные наряды на кухне, когда можно было перехватить такой не лишний кусок хлеба или миску каши, и приборка в бараке во время очередного дневальства, и даже временное замещение лагерного библиотекаря, когда тот свалился с ангиной и почти две недели провалялся в больничке… впрочем, привыкшего в своей предыдущей жизни больше смотреть и слушать, чем читать, библиотека Антиохова не особо порадовала, разве что — отдыхом от труда физического и нагрузкой на чуток застывший мозг, которому выпало разбираться в рукописных каракулях профессора-ксеноисторика, по собственной воле забравшегося в дальний рукав галактики и нашедшего вполне ожидаемый приют в лагере.
За эти долгие и короткие, унылые и веселые, такие разные дни укрепившийся физически и закалившийся духовно, Генка Антиохов теперь уже мало напоминал того растерянного и беззащитного новичка из «общества высшего разума», каким попал в таежный лагерь. Теперь иной раз уже у него спрашивали совета вновь прибывшие сюда неоантропы, ворбланы, эши… правда, с каждым годом новеньких в лагере появлялось все меньше и меньше, видимо, где-то там, в небесных сферах, маршрут через эту планетную систему признали достаточно опасным.
А еще за эти дни Антиохов крепко подружился с нолсом Велли, своим бригадиром и старшим по бараку, хотя раньше дружба с иными, как звали на его родной планете не гоминидов, представлялась Геннадию чем-то очень странным, более похожим на сказочный вымысел, чем на реальность.
…- Велли, ты никогда не думал — почему нас так долго ищут? — спросил он как-то бригадира во время короткого перекура на делянке, когда вся бригада с удобством расположилась на лапнике, заблаговременно настеленном под высоченной елью. — Уже который год я, да и ты — тут, а от наших — ни ответа, ни привета…
Местные идиомы, перенимаемые обыкновенно у охранников, уже въелись в общий язык зэков, и теперь самим Антиоховым воспринимались, как норма речи, а не экзотические, малопонятные обороты.
— Ты все-таки думаешь — ищут? — хитренько прищурился гном, посасывая свою трубочку. — По мне, так давным-давно нашли… ну, то есть, конечно, знают, где мы, что с нами… вот только, понимать и сам должен, вызволить нас отсюда не так-то просто…
— И почему? — с нарочитой ленцой поинтересовался якобы очевидным с позиции нолса Антиохов, в привычку которого уже вошла невозмутимость при любом, самом волнующем разговоре.
— Любые военные или приравненные к ним действия на планетах с докосмическим уровнем категорически запрещены, — пожал плечами Велли. — Значит, нас можно освободить только за выкуп, верно ведь? Но вот тут и начинаются сложности…
— Да какие, черт возьми? — все-таки не сдержался Геннадий, подскакивая, как лежал на боку, все-таки закалка его выдержки не была сравнима с нолсовской. — Разве тут ни в чем высокотехнологичном не нуждаются? Да вот, хотя бы за один только действующий бот с любого корабля…
— … ошибочка выходит, уважаемый гражданин заключенный, — хитренько заулыбался бригадир, и в его исполнении улыбка не казалась теперь уродливой пародией на человеческую. — В ЦК, гражданин хороший, не дураки сидят, понимают, что бот полетает-полетает, а потом — бац, и кончится горючка… хорошо, поставку горючки можно и оговорить… но там ведь и техобслуживание, и обновление программ, да и механику иной раз чинить приходится, по себе знаю… да и, сам посуди, зачем нужен единственный бот на всю страну, да что там — на всю планету? Их тут нужны десятки, сотни тысяч, а это уже — прямое нарушение конвенции о технологическом невмешательстве… хотя и единичный экземпляр, по сути — такое же нарушение, только не очень заметное…
Велли приподнялся, усаживаясь по-турецки, окинул взглядом разместившихся поодаль зэков, мол, не слушают ли они их разговор, а потом продолжил, чуток понизив голос:
— Здесь нужно что-то этакое… что совместимо с местными технологиями, ну, или легко переделывается под них… А наши-то, небось, уже давно разучились нефть в бензин и керосин перегонять, порох делать, ну, или даже простейшие минеральные удобрения в промышленных масштабах… всё на дубликаторах, синтезаторах, без усилий и раздумий: как это делается и что для этого нужно? Думаю, что мы тут еще не год, не два промаемся, хотя, откровенно говоря, тут не так уж и плохо, как кажется сначала, с непривычки…
Шурша когтями по еловой, плачущей светлыми смоляными потеками коре спустилась, распласталась на стволе вниз головой нахальная белка, уже давно пообвыкнувшаяся с делянкой и тем, что люди и нелюди, работающие в лесу, вреда зверушкам не причиняют, не то, что злые мужички в помятых шинелях с длинноствольными ружьями…
Генка встретился взглядом с выпуклыми, блестящими, словно бусины, глазками белки, неторопливо, чтобы не спугнуть зверушку резкими движениями, задумчиво покачал головой, размышляя: «И продукты тут, пусть не такие легкодоступные и питательные, но — натуральные, без всяких генных изменений и вкусовых добавок. И воздух — родной, не очищенный бесконечным кондиционированием, не отравленный выхлопами бесчисленных производств, только называемых безопасными и чистыми. И люди — простые, без затей и двойного дна, без слащавого выпендрежа и дурной рисовки». Белка пушистой молнией метнулась вверх-вниз по стволу, вновь замерла и, будто подтверждая размышления Антиохова, звонко зацокала.