Никандр почесал затылок.
— И как это тебя угораздило влюбиться в парня из другого колхоза, — осуждающе вздохнул Никандр. — Как будто… — Он замолчал и насупился. — Я тебе сейчас ничего не могу присоветовать, я должен подумать, — и, совсем расстроившись, выглянул из шалаша.
Дождь лил. У шалаша образовалась большая лужа, по краям ее желтела грязная пена. За лужей лежали унылые поля, а над ними нависло суровое низкое небо. Лес потемнел. Отяжелевший от воды вымпел повис на высоком шесте.
— Долго будем пережидать? — вдруг напустился Никандр на Настю. — Или ты хочешь, чтобы мы потом по шею в воде работали? Пошли!
Он вобрал голову в плечи и выскочил под дождь. Он бежал и думал о Насте, и было у него такое чувство, как будто он навсегда потерял кого-то очень дорогого. Да так оно и было. Он и не заметил, как Настя стала ему близка за эти месяцы, прожитые на новом месте.
Когда он прибежал на капустное поле, там уже во всю шла работа. В самой низинной части набралось столько воды, что не видно было ни борозд, ни рассады.
Кузьма беспокойно смотрел на окна. Дождь лил, не переставая, вот уже пятый час. И Кузьма видел, как он заливает поля, как погружается в воду опытный участок, как тонут яровые на сидоровском клину. А люди, наверное, спят… Утром проснутся, и на вот тебе — море! Кузьма нагнулся к сидевшему с ним рядом председателю соседнего колхоза Чистякову, Герою Советского Союза.
— У вас как насчет водоотводных канав?
Но Чистяков не ответил. Он слушал доклад Емельянова. Да, секретарь райкома прав. Если не будет борьбы за передового человека, значит, не будет борьбы за передовой колхоз. Все это очень просто и понятно. И странно, как это раньше ему, Чистякову, не пришла такая мысль?
Кузьма поминутно поглядывал на часы. Если совещание протянется до девяти, то он в лучшем случае успеет домой к двенадцати. Пока соберет людей — будет час… Чорт бы побрал эти раскиданные по хуторам дома! В два только приступят к работе. Надо всех людей бросить на рытье канав. В две смены. Неужели Мария не догадается поставить народ на работу? Неужели ждет, пока кончится дождь? А дождь не перестает. Старик синоптик ясно сказал — дождь будет лить двое суток.
Кузьма посмотрел со сцены в зал. В рядах сидели с записными книжками в руках председатели колхозов и парторги. Молодые и старые, бородатые и безусые, в военных гимнастерках и в пиджаках.
— До чего же здорово! — хлопнул себя по колену Чистяков.
— … Передовым колхозом будет тот, где повседневно проводится воспитательная работа, где с каждым днем повышается культура колхозника, — говорил Емельянов.
Кузьма несколько минут внимательно слушал его. Но опять вспомнил о дожде, и на душе стало еще тревожнее. Он еле дождался перерыва и сразу же подошел к Емельянову с просьбой, чтобы тот отпустил его. Но секретарь райкома и слушать об этом не хотел.
— Ни в коем случае. Готовься к выступлению. Расскажи подробно о Щекотове, о том, как сейчас воспитываешь людей, расскажи о Марфе Клиновой. К слову сказать, Щекотов-то у Чистякова в «Красном пахаре».
Чистяков, услыхав свою фамилию, подошел к ним.
— Я его звеньевым назначил, — сказал он.
— В звеньевые-то, пожалуй, рановато, — после некоторого раздумья сказал Кузьма, нисколько не удивляясь, что Степан Парамонович не уехал на родину. — Помните, как на нашем собрании ругали его, товарищ Емельянов?
— Я это знаю, — чуть покачиваясь на носках, сказал Чистяков, — но дело в том, что он сразу заявил мне, как явился: «буду работать честно и безотказно». И верно, ничего не скажешь, работает хорошо.
— А Елизавета? — спросил Кузьма, радуясь, что у Щекотова по-настоящему налаживается жизнь.
— И про нее ничего плохого не могу сказать.
— Все же, видно, подействовал на него твой разговор, — сказал Емельянов Кузьме. — Когда я его направлял к Чистякову, он и мне сказал, что будет хорошо работать. Как ни говори, а свою вину он чувствует. Я ему показал протокол твоих комсомольцев, так он только вздыхал.
— Но почему же он все-таки уехал? — спросил Кузьма.
— Характер не позволил остаться, — ответил Емельянов.
Зал наполнялся шумом. Вожаки колхозов возвращались на места.
— Переделка характера — одна из самых труднейших задач воспитания, — продолжал секретарь райкома.
«Неужели пережидают дождь?» — в который раз подумал Кузьма.
— Товарищ Емельянов, отпустите, — перебивая на полуслове секретаря райкома, взволнованно сказал Петров.
Но тут зазвенел колокольчик, и пришлось идти к столу президиума.