Подвешенный человек застонал. Вряд ли он слышал разговор сотрудников департамента. Просто забытье отпустило, и он снова мог чувствовать все, что с ним делали.
— Набор щипцов, говоришь… — веско и задумчиво продолжал Волдырь. — Избаловались вы здесь. А если, представь, срочно сведения нужны, а у тебя даже этих щипцов нету? На войне у нас всякое бывало, а тут все равно как на войне… тут главное — не лениться. И использовать подручные средства. Мне рассказывали, чего добивались понимающие люди при помощи пары гвоздей и коробки спичек, ты не поверишь! Да что там — и сигареты хватит. При должном старании. Ладно, зови назад протоколиста, хватит ему без дела прохлаждаться. Я тебе, по доброте душевной, покажу, как это делается. А дальше сам продолжишь. И попомни мои слова — пойдет у нас этот Курган…
— Карган.
— Один хрен. Помяни мое слово, пойдет он по статье «экономические преступления». Но и от темы шпионажа тоже уклоняться не стоит, это никогда не мешает — шпионаж…
В процессе допроса Валли Карган сделал еще одну попытку потерять сознание. Потом, когда Волдырь показал племяннику, как именно применяются сигареты («нет, глаз — это тоже на крайний случай, хотя тоже можно, но ты пока от штанов его избавь и рожу не криви… брезгливая нынче молодежь пошла»), обвинил во всем бывшую жену, которая мстит за то, что он не дает денег на ее ублюдка, которого она, между прочим, нагуляла от господина директора завода Цапфа, и когда все наиплавнейшим образом съехало на перепродажу дефицитных деталей на черном рынке, можно было вернуть следствие в руки Шерефа и возвращаться к себе.
За дверью поджидал младший дознаватель, он же по совместительству дежурный охранник, по фамилии, представьте себе, Шереф. Ничего странного — миляге Сано он приходился младшим братом. Попреки в семейственности отскакивали от Волдыря, как комары от танковой брони. Все лучше, чем в других Департаментах. Поразвели себе, понимаешь, референтов-шмеферентов. Некоторые докатились до того, что баб на работу в штат принимают. Знаем мы эту работу, да. Ну, ладно, ежели не могут трудиться на благо отечества без сисястой секретутки под боком, это их проблемы. Нам же проще с агентурой. А у нас в Департаменте главное — сплоченность. Сплоченность и секретность. И проще всего добиться этого именно так.
Среди его родственников-сотрудников было только два выродка, остальные — нормальные граждане. Это ничего, это даже хорошо. За многие годы Волдырь в совершенстве постиг механизм управления подобными особями. Можно сказать, присутствовал при зарождении этого механизма. И знал, как легко переключить преданность, которая в идеале должна быть направлена на всех Неизвестных Отцов, на одну конкретную особь. На себя, единственного. Если главы других департаментов не озаботились этого сделать — пусть пеняют на себя.
Из подвального этажа он поднялся по лестнице на два пролета. Лифтом не воспользовался — иногда хочется пройтись пешком, а возможности прогуляться при такой работе никак не выпадает. Шереф-младший проверил кабинет, после чего был временно отпущен до вызова по мобильной рации.
Тот, кто не знал Волдыря с давних, имперских еще пор, попав в этот кабинет, вытаращил бы глаза, увидев, что висит над столом шефа госбезопасности. Впрочем, большинство попадавших в этот кабинет испытывали чувства — ни к чему спорить — яркие и сильные, но далекие от удивления. Но если у них не было причин немедленно наложить в штаны от страха, то они скорее ожидали бы увидеть на этой стене черепа поверженных врагов, чем прелестный пейзаж. И не просто пейзаж. Оланбекк. «Рассвет в горах». Подлинник, заметьте. Это при том, что большинство работ мастера безвозвратно погибло, когда Национальная картинная галерея полностью сгорела в результате прямого попадания зажигательной бомбы. И редкие шедевры Оланбекка попадаются в частных коллекциях, точнее, в тех хранилищах, куда их сбагрили мародеры и скупщики краденого. Что имеет некоторое отношение к профилю департамента.