— Устала, товарищ полковник. С утра на ногах.
— А я с ночи, но скоро бой закончится. Отдохнем.
Командир дивизии прошел на опушку, понаблюдал оттуда за сражением и вернулся в свой блиндаж. Через некоторое время его ординарец несется:
— Рябова, тебя полковник вызывает.
Пошла, с трудом выдергивая ноги из липкой грязи, сама вся в крови и грязи, спустилась по ступенькам вниз, доложила о прибытии.
— Садись, дочка, — предложил Песочин, — передохни. Скоро подводы подойдут, увезут твоих раненых. Давно воюешь?
— С сорок первого, товарищ полковник.
— Ого! Солдат бывалый, а есть ли у тебя награды?
— Награждена орденом Славы III степени, товарищ полковник.
«Постарше, конечно, моей Татки, но дочь, пожалуй, на голову выше будет», — подумал командир дивизии и снова спросил:
— За что же награждена?
А Нина осмелела от доверительного, не по службе, разговора и как свой своему:
— Бои за станцию Пундуры помните? Я там больше тридцати раненых из-под огня вытащила.
— Ну, это когда было, а после станции в тылу, что ли, служила?
— Почему же в тылу? Все время в батальоне.
— И раненых приходилось выносить?
— А как же? Во всех боях участвовала.
— Сколько еще вынесла? Сегодня, например?
— Сегодня не выносила, товарищ полковник, сегодня мне солдаты доставляли, а я первую помощь оказывала и в санроту отправляла. Да и не считаем мы, товарищ полковник. Не могу ответить на этот вопрос.
— Кто это «мы»?
— Так нас же много в батальоне, товарищ полковник. Тамара Антонова...
— Антонова? Ее за Пундуры вторым орденом Славы второй степени наградили, да? Помню такую. О ее храбрости слухи и до дивизии доходят. А еще кто?
— Мария Кветкина, Зина Бойко, Лида Кудряшева, Женя Коблова была, ее в другой полк перевели, Катя Ларионова... Она погибла, — губы Нины дрогнули, и она замолчала.
— О них не слышал. Жаль. Но даю слово — выберу свободное время, приеду в полк и попрошу всех девушек собрать. Посмотреть на вас хочется, поговорить с вами.
— У нас и в санроте девчонок много. Их тоже пригласите, товарищ полковник.
— Обязательно, — улыбнулся, командир дивизии. — Проверю, не обходят ли вас мужики наградами. Тебя, на мой взгляд, не очень жалуют. — Повернулся к адъютанту: — Представить к Славе второй степени. Заслужила хотя бы за один нынешний день.
Нина, откуда и прыть взялась, мигом на ногах оказалась, руку к шапке:
— Служу Советскому Союзу! Благодарю, товарищ полковник!
— Да сиди ты, сиди. Орден когда еще будет, а прими-ка ты от меня, дочка, личный подарок, — сказал командир дивизии и протянул Нине раскрытую коробку.
Заглянула в нее Нина и ахнула: новенькие черные туфли на высоком каблуке, каких она отродясь не нашивала. Вскинула на Песочина сияющие глаза, еще раз поблагодарила, а он, как рассказывала позднее Нина, «взял да и расцеловал мою грязную рожу».
Прижимая к груди неожиданный подарок, пошла к раненым, а их след простыл. Всех увезли. Присела на пенек, примерила туфли. Как на нее сшиты! Дрогнули сжатые в комок нервы, и заревела Нина на весь лес.
— Рябова, где тебя черти носят? Все кругом обегал. Знаешь, где штаб полка стоит?
— Знаю, а что?
— А то, что бери пакет и дуй туда.
— Сам дуй. Я рассыльной с сорок первого года не состою.
— Нина, некому больше.
— Вот так бы и говорил.
Взяла пакет, сумки свои пустые подобрала и поплелась. Пакет доставила по назначению, села поесть и заснула перед котелком.
Проснулась в Шургасте, в доме, занятом разведчиками, от громового хохота. Они и рассказали, что перевезли ее спящую, разбудить, сколько ни пытались, не смогли. Нина вышла на улицу и убедилась, что ее не разыгрывают.
— Думали, что ты на радостях «в стельку». Принюхались — ни-ни. Может, с нами примешь?
— Поесть не откажусь, а водка ни к чему. Когда же я последний раз ела? Вчера утром или позавчера вечером? Накладывайте побольше.
— Для тебя не пожалеем.
Однако котелок и на этот раз остался нетронутым. Откуда-то появилась Тамара Антонова:
— Не знаю, как тебе и сказать... Марию Кветкину убило!
Ложка выпала и звякнула о непокрытый стол.
— Не может быть! Ты ошибаешься! — посмотрела на Тамару дикими глазами. — Когда? Где?
— Сегодня. Она с девчонками коров в тыл погнала. Под обстрел попали. Побежала я — мне в санроту надо.
Из-за стола Нина поднималась тяжело, нащупала дверь и вышла в сырую темень. Небо сочилось не то дождем, не то мокрым снегом. Ветер метался меж домов. Нина представила, как Мария, с трудом выдирая из грязи ноги, гонит коров, ругается и кричит на них на своем русско-украинском и радуется, что вместе с ними уходит от передовой и от смерти.