Этот здоровяк Тонио неплохо мне врезал своей длинной речью, но я не хотел сдаваться и пошел напрямик.
— Честно говоря, — сказал я, — не очень понравилось, что мне не поверили сразу. Особенно он, — кивнул я на Макса.
— В такую штуку, какую ты нам преподнес, не так-то легко поверить, — мягко сказал майор Карл. — А потом еще кое-что зависит от характера… Я ведь жил в Москве три года, Эрнст, я там учился. Я тебя могу понять, но я хочу, чтобы и ты нас немножко понял.
— Аут! — вскричал я. — Будем познавать друг друга!
— Тогда выпьем, — сказал Тонио.
— Выпьем.
— Сейчас будем обедать, — сказала Эмма, — у меня все готово.
Она улыбнулась большим ртом, движения ее снова стали свободными, словно она внутренне облегченно вздохнула. На кофейном столике появились белые с синим рисунком саксонские тарелки, блюдо с толстыми сосисками, овощи, сыр; мы выпили, но Макс не пригубил рюмки. Я вопросительно посмотрел на него.
— Он за рулем, — объяснил майор Карл.
— Если это из-за меня, — сказал я, — то тут вполне можно добраться пешком.
— Хорошо, — сказал Макс и выпил водки.
— Как вы понимаете, — сказал я, — сам я ничего не могу рассказать об Отто Штольце, потому что не видел его. Но вы-то должны его помнить. Мне бы очень хотелось узнать, какой он был.
— Он был разный, — ответил Макс.
— Это еще ничего не объясняет.
— Конечно, — кивнул Макс. — Но я не могу быть объективным. Мне было четырнадцать, когда я его видел в последний раз. Раньше он мне казался веселым человеком, но когда мы встретились в последний раз, он был очень хмур… Дело в том, Эрнст, что мы все выросли без отцов. Наверное, тут нет ничего удивительного. В Европе половина людей нашего возраста, если не больше, выросла без отцов. Это так обычно, что, по правде сказать, я о нем мало думал.
— А о чем ты больше думал?
— О ней, — кивнул он на Эмму. — Еще о Дрездене. Всю жизнь я его строил. Ну, и еще о Марии.
— Это кто?
— Наша дочь. Она сейчас гостит в Эйзенахе. Ты сможешь ее увидеть, если захочешь.
— Мне отец говорил, — внезапно сказал майор Карл, — что у Отто была в Дрездене женщина. Кажется, она работала в Цвингере, но точно не знаю, кем… Но я помню: отец говорил — там не было любви, просто связь…
— Это тоже ничего не объясняет, — сказал я.
— Нет, — вдруг сказала Эмма, — когда у мужчины появляется женщина на стороне, это все-таки кое-что объясняет.
— Например?
Эмма посмотрела на Макса и внезапно покраснела, как девочка.
— Я думаю, что ты иногда слишком строго судишь Марту, — сказал Тонио, справляясь с третьей сосиской и с удовольствием отхлебывая пиво. — Она просто из тех, кто здорово умеют за себя постоять. Одним это нравится, другим нет.
— Да, но, насколько я знаю, — она покосилась на Макса, словно спрашивая разрешения, можно ли ей говорить дальше, и все же решилась: — Отто не любил ее.
— Тогда это было необязательным, — сказал майор Карл. — Впрочем, и сейчас это не для всех обязательно. Когда есть хорошая, прочная семья, в ней не очень-то размышляют о любви.
— Макс нашел меня в развалинах, где я жила, как одичалая собачонка, — сказала Эмма. — Это было уже в пятидесятом. Я была из тех собачонок, что питаются отбросами на помойке. Нас, таких, много выросло на берегу Эльбы, в камнях. Разве бы мы с Максом поженились, если бы он не полюбил меня?
— Он однолюб, — сказал Тонио и радостно захохотал. — Таких однажды стукнет, и они на всю жизнь как контуженые.
— Да, он такой, — не без гордости ответила Эмма. — Это вы сейчас все взбесились, и только слышишь кругом: развод, развод… Каждый думает только о себе, и все равно, как будут расти его дети. И ты, Тонио, тоже забыл, как не сладко тебе было в детстве.
— Мы разошлись с женой по доброй воле и согласию. У нее никого не было на стороне, у меня никого не было. Она первая сказала: «У нас разные интересы». Я сказал: «Пожалуйста».
— А двое мальчиков?