С этими словами Семен спустился назад с ледяной гряды и стал обходить тюленя под прикрытием всяких неровностей льда, таща за собой на веревке салазки со щитом.
Скоро он скрылся из глаз, а мальчики сели на снег и стали дожидаться. Наконец, справа из-за высокой стамухи показалась согнувшаяся фигура Семена. Он полз на четвереньках, толкая перед собой салазки и прикрываясь щитом от взоров тюленя.
Якунька тотчас вскочил на ноги, замахал руками и „заревел", т.-е. заголосил громким, но заунывным голосом…
— А-оо! А-оо! А-оо!..
Так начал он свое зазыванье.
Потом полились какие-то странные, но звучные слова на непонятном Андрею языке.
Слова эти складывались в размеренные строки.
Получалось что-то в роде монотонной песни. Она то усиливалась, то замирала, то обрывалась на минуту совсем, когда Якунька переводил дух и отдыхал от слишком громкого крика.
Андрей с удивлением посматривал то на Якуньку, то на тюленя. Тюлень был удивлен еще больше и высказывал все признаки самого большого любопытства. Он весь оборотился в сторону мальчиков, вертел головой, поднимался на передние ласты, вытягивал шею и даже, чтобы лучше видеть, взобрался на соседний бугорок. Скоро из ямки, на дне которой была отдушина, показались еще две нерпы. Они также выскочили на бугорки и смешно шевелили своими круглыми головами.
Якунька продолжал зазывать и без конца повторять свою однообразную песенку.
Вдруг он поперхнулся, закашлялся и с досадой сказал Андрею:
— Ты чего мне не помогаешь? Аль у тебя голоса нет?
— „Да я не пойму, чего ты там лопочешь. Я так не умею. Ты по-каковски это голосишь-то?“
— Да по-каковски? По-нашему, по-самоедски. Ну, слушай: я тебе по-вашему спою.
И он снова завел тот же заунывный мотив, приговаривая русские слова:
Андрею стало и весело, и смешно. И оба они принялись приплясывать и кричать в два голоса. Они уговаривали глупую нерпу, чтобы она лежала тихо и дожидалась, пока в нее прицелится охотник.
А Семен подползал все ближе и ближе. Когда его прикрывали бугры, он двигался быстрее. На открытом месте крался медленно и осторожно. Андрею казалось, что Семен сам похож на какого-то большого белого зверя.
Картина этого медленного приближения охотника странно волновала обоих мальчиков. Сердца их начинали стучать сильнее. Часто вместо того, чтобы кричать и отвлекать внимание нерпы, они останавливались и, затаив дух, следили за каждым движением Семена.
Вот он уж близко. Вот уже прилег за бугром. Вот понемногу выставляет свой щит. Вот целится.
Что же он так долго не стреляет! Вдруг тюлени заметят его. Вдруг нырнут в продух. Вдруг вся охота будет напрасна.
Они уж не могут кричать, а только сжимают кулаки и трясут ими.
Вот оно. Белое облачко выпрыгнуло вдруг из-за пищали, и только позднее ударил выстрел. За ним прыгнул второй клуб дыма и раздался второй удар.
Семен выскочил из-за щита и бегом бросился к тюленям с поднятым кверху прикладом.
Мальчики кубарем скатились с холма и, что было духу, побежали к Семену.
XVIII
Возвращение
Семен сидел на льдине посреди трех убитых нерп. Двух он уложил из ружья. Третью, молодую — прикладом у самой отдушины.
Нерпа много меньше „зайца". Длиной она не больше полутора метров. И весом гораздо легче.
Андрей с любопытством рассматривал убитых зверей.
— „Ишь ты какая малая, — сказал он, вымеряя нерпу шагами. — Два шага всего длиной!"
Якунька замахал руками и „заревел"
— Да, это тебе не заяц! Ну да зато ее добывать легче, — сказал Семен. — Мы зайца, можно сказать, счастьем добыли. Да больше, пожалуй, и не добудем. А нерпей вот уже семь шкур имеем.
— „А вот этот словно немного больше", — сказал Андрей, толкая сапогом другого зверя.