Я полностью полагался на своего проводника, но все же на всякий случай поинтересовался у него, не убредем ли куда-нибудь.
— Да я что, несмышленыш, думаешь, какой? — обиделся было старик. — Хошь, прямиком поведу?
Я не нашелся что сказать. А подзадоренный Евсеич продолжал:
— С завязанными глазами поведу, хошь? Полчаса — и на току.
И будто в подтверждение сказанного Будовцев свернул с тропы чуть вправо и со стариковской строгостью сказал:
— Айда за мной.
Идти было трудно. То и дело приходилось перепрыгивать через кочки, на пути вставали завалы поверженных деревьев, появлялись наполненные талой водой лесные болотца, затянутые на ночь тонким как бумага ледком. Но коль назвался груздем, то полезай в кузов. Я молча тащился за Евсеичем, а он шел без устали, каким-то особым чутьем следопыта обходя появлявшиеся препятствия.
Впереди показалась поляна. Остановились перевести дух.
— Отсюда до тока рукой подать. Закурим-ка пока, — привалившись к наклоненной березе, сказал Евсеич, доставая из кармана полушубка кисет с самосадом.
Покуривая, Евсеич принялся за наставления. Говорил он тихо, не торопясь.
— В лунную ночь тетерева просыпаются раненько.
Ток оживает — чуть рассвет забрезжит. Потому-то нам поторапливаться, спешить надо. В шалаши укрыться.
Хворост в них есть. Соломки я тоже припас. Располагайся поудобней, да не ворочайся.
По перваку не стрелять. Как пальну, так и начинай.
…Токовище — поляна с небольшое прибрежное плёсо, на которой кое-где торчали изгнившие пни, — появилось неожиданно. Лес обступал поляну плотной стеной.
Я нырнул в шалаш, прилепившийся почти к самым деревьям, поодаль от того места, где мы подошли к токовищу. Евсеич занял ближний.
Укрытие было довольно сносное. И уют, и удобство, и обзор. Видать, потрудился Будовцев здесь на совесть. В шалаше обычно мешают ноги. Евсеич выкопал небольшие ямки-упоры и застелил их соломой. Земля из ямок вместе с хворостяной подстилкой стала удобным сидением. Вход закрывался шторкой — матом из березовых прутьев так, что в середине оставалось отверстие — бойница. Ну чем не отличная работа!
Затаившись, я стал прислушиваться. На чуть тронутую предрассветными бликами поляну плюхнулся первый черныш. Меня охватило нетерпение. Руки сами взвели курки, подняли ружье и выставили его стволы из бойницы. Еще мгновение и раздался бы выстрел. Но я услышал вдруг шум над головой и вздрогнул от неожиданности. Поначалу я подумал, что у шалаша упала отвалившаяся большая ветвь… Потом мелькнула мысль: «Косач. Не напугать бы».
Я затаил дыхание.
За тем первым чернышом на поляну пожаловала еще пара.
Вот чуфыркнул один первым прилетевший на ток петух. Ему ответили бормотанием враз два других. С шумом подлетела еще пара петухов. А следом снялся и тот, что примостился, как на наблюдательном пункте, на моем шалаше.
Мне показалось, что он как-то медленно махал не по-косачиному длинными крыльями, слегка набирая высоту. Потом ринулся к двум приготовившимся к «бою» петухам.
Я выстрелил вслед за Евсеичем. Два петуха остались на току. «Для начала не плохо», — подумал я. Но радость моя была преждевременной.
Евсеич вывалился из своего шалаша. Окрикнул меня.
— Вот досада-то, — с огорчением сказал он. — «Пронюхал» стервятник. Самого активного упер.
— Кто упер, кого? — не понимающе повел я плечами.
— Как кто? Да ястреб-то! С твоей стороны он появился.
— Евсеич! — закричал я. — Да он же, разбойник, на шалаше сидел!
— А ты что делал, аль не чуял?
— Да я думал, черныш примостился. Боялся потревожить его…
— Вот окаянный, — выругался Евсеич. — Мне бы попадись он. Хватанул бы вплотную, перышка бы не оставил.
— Я смотрю, полетел что-то не так, как тетерев, а с размахом, — оправдывался я, — но не додумался, что в такую рань ястреба поднимаются.
— Не додумался, — передразнил меня Евсеич. — И делов-то всего-навсего шугнуть его как следует. Понаделает сейчас греха… Теперь раньше, как через час, тетеревов не жди. А появятся они, и тетеревятник тут как тут, следом…
Евсеич был прав, не обманулся. Ждать пришлось действительно около часа, пока не появился сначала один, а потом еще три петуха.
Но ток тетеревов опять не состоялся. Вновь пожаловал на токовище ястреб-тетеревятник. Схватил у опушки тетерку и стал медленно подниматься.
Увидев его, я быстро вскинул ружье и выстрелил.
Из шалаша выполз на четвереньках Евсеич. Подошел к моему укрытию.
— А, пожалуй, зря стрелял, — сказал он.