— Так с ним ушел внук? — спросил я.
— Не-е. То другой Дружок. О нем после сказ будет.
Евсеич налил в блюдце чаю, не торопясь, булькая, отпил несколько глотков и продолжал:
— Рос сорочонок на привольных харчах, что гриб. Вскорости и летать стал. Полетит, бывало, от стайки, где полку я ему смастерил, на огород. Примостится на плетне и вот давай стрекотать. И так каждый день.
Прошло недели две.
С утра, бывало, чуть свет, а он уже на пороге. Или расхаживает по двору и на дверь избы посматривает. Прасковья корову доить — он за ней. Но ко мне, постреленок, еще пуще привязался. Бывало, так и прыгает неотступно, по пятам. А то залетит на плечо и сидит, пока на руки не возьмешь.
Вот, думаю, хороший помощник может на охоте быть. Надо подумать.
Сорока, она — почище собаки. Выследит любого зверя. Слыхивал я от одного старика еще в молодости, что приучить сороку для охотничьего промысла хоть и трудно, но можно. Дай, думаю, и я попробую.
Начал я натаскивать Дружка в лес. Посажу, бывало, в клетку и туда. К выстрелам приучил быстро. Зато дальше задал он мне задачу. Выпущу на волю, а он, чертяка, улетит и шнырит над лесом. Часами, бывало, его ждал. Прилетит и тут же лакомство просит — хлебушка сдобного и рыбки — карася вяленого. Крякаю я по-утиному и кормлю его лакомствами. — Евсеич крякнул звонким утиным голосом.
— Привык он к утиному голосу. И другой раз, бывало, выйдешь во двор, крякнешь — и он тут как тут.
Долго ломал голову, как приучить его облет делать над лесом. И придумал.
Выпущу его, улетит он в одну сторону, а я крякать. На голос он ко мне. Я его снова гоню. Полетит в другую сторону, опять голос подаю. И тут же хлебушком и рыбкой его потчую. И снова в облет.
Долго возился с ним, зато натаскал, что тебе собаку лучшей крови.
Прошло бабье лето. Примораживать стало. Иду, бывало, в лес, выпускаю Дружка. И начинает он, как лесной хозяин, свой облет. Полетит в одну сторону, в другую. Глядишь, застрекотал. А сорока — птица настырная. Прицепится к какой зверюге в лесу — не отстанет. Найдет другой раз то лису, то зайца и давай стрекотать. Уходит зверь, а по крику Дружка я направление знаю. Нередко Дружок и козла находил.
Добыл я с ним пару лис и трех зайцев. Насчет волка помышлял, но случилась беда.
Снег уже выпал. В ноябре, после праздника дело было.
Повадили мы Дружка в избу. Залетит, бывало, на крыльцо и орет во всю ивановскую, хочешь не хочешь — выходи и впускай.
Я, грешным делом, жалел его, хотя думал о другом. Приучишь к теплу — работы в холод да в стужу от него не жди.
Словом, повадили его, избаловали… Так и ждал, когда дверь откроют…
Евсеич скрутил козью ножку, заправил ее самосадом, прикурил.
— Так и кончил он, бедняга, свою короткую сорочью жизнь… Придавила его Прасковья как-то по утру. Под ноги попал.
Евсеич умолк, затянулся козьей ножкой.
Я внимательно слушал старика. Рассказывал он о Дружке с какой-то гордостью. А когда кончил рассказ, в его глазах уловил едва заметную грусть.
— Вот так-то, Гурьич, вырастил, приучил, и на тебе — в один миг и не стало Дружка.
Взгрустнул я, признаться, тогда. Места себе не находил. Прасковья и та всплакнула…
И решил тогда твердо: весной раздобуду нового Дружка. Однако ни на другую, ни на третью весну ничего у меня не вышло. Четырех сорочат из гнезд брал, да толку было мало. Как подрастет, бывало, так и поминай как звали.
Бросил я эту забаву и забывать уже про Дружка стал, как весной внук Федюшка сорочонка в дом приволок.
«Пусть, говорит, живет. Может, и привыкнет».
«Ничего у тебя не выйдет», — говорю ему. А он свое: «Выйдет, дедушка. Мне мама рассказывала: у тебя вышло… И у меня выйдет».
Вот этот, с каким внук ушел, теперь и живет у нас. Не из гнезда он его взял, а подобрал в лесу. Видать, такие-то приблудные и умные.
Зато помаяться пришлось с ним тоже долго. Трудно натаска давалась ему, но своего я добился. И толковый вышел помощник в охоте. Волка подсобил добыть. Федя-то — внук мой скоро, видать, придет. На лису пошел.
Внук действительно скоро появился.
— А ну-ка показывай трофеи, охотник, — вставая из-за стола, пошел навстречу внуку дед. — Да Дружка принеси-ка к нам.
Поставив в угол у порога ружье, Федя хлопнул дверью. И тотчас же вернулся в избу.
— Вот он, Дружок, — подавая деду сороку, сказал Федя. — Беляка с ним добыли сегодня.