— Ошибочка? Вот на эту ошибочку мы протокольчик и составим. И свидетели найдутся. Придется тебе, Герасим, научиться считать до десяти, а тогда уж на охоту ходить.
Лаптев изобразил на лице сначала тревогу, а потом раскаяние.
— Васенька, голубчик, — запричитал он. — Не губи ты мою душу. Бес попутал. Прости меня грешного. Век буду за тебя бога молить… Пожалей, Васенька.
Горохов сначала удивился, но потом сообразил, что тот просто издевается над ним.
— Ну, довольно. Мы не в цирке. Не разыгрывай из себя шута.
Герасим хихикнул и вдруг заорал:
— Ты чего ко мне привязался, лешак? Сунься только, голову раздроблю. На озере охотничают многие. Кто этих уток настрелял — неизвестно. Да подавись ты ими, окаянный.
Он яростно ударил веслом по воде и выгнал из тростника свой легкий челнок. Не обращая внимания на окрики Василия, Герасим поплыл к берегу. Парень попробовал догнать его, но где там.
Тяжелая лодка сразу же отстала от легкого челнока Лаптева. Так и ушел браконьер во второй раз от ответственности.
И вот третья встреча, опять в лесу. Подстрелил дикую козу. На этот раз он бы не ушел от Василия, не случись дурацкого падения.
Раненая коза билась в траве, пытаясь подняться. Горохов смотрел на нее и думал о том, как поступить. Оставить животное в лесу, наверняка погибнет: прикончат волки или вернется и добьет ее тот же Лаптев. Впрочем, вряд ли: он, кажется, порядком напуган.
Василий склонился над козой. Эх, была не была, надо попробовать. Он поднял ее, прижал к себе и понес. Нести было неудобно да еще мешало разбитое колено. Коза дергалась, хотела освободиться. Горохов сильнее прижимал ее к себе.
— Выйти бы только на дорогу, — сказал он вслух самому себе, — а там уже доберусь.
Вскоре деревья чуть расступились, и Василий вышел на проселочный тракт. Семь километров он прошел бы шутя за час. В армии приходилось делать марши и побыстрее. Но вот колено, кажется, разболелось не на шутку.
Горохов присел на пень, посмотрел на тропинку, убегающую за пригорок. Он хорошо знал здесь каждый кустик. После пригорка будет поляна, за ней снова лес, потом небольшое болото, и опять лес, потом поле. А там и деревня. Значит так: сейчас он спустится с пригорка, передохнет минуту и дальше. У поляны тоже… Василий поднялся и, припадая на больную ногу, зашагал.
Солнце медленно опускалось к лесу. Через час оно скроется совсем. Хорошо бы засветло миновать болото. Это самый трудный и даже опасный участок пути. Дорога там обрывается. Старенькая гать разрушена, теперь здесь не ездят, нашли более удобное место. Горохов пошел быстрее, но через несколько минут был вынужден остановиться: нестерпимо заныла нога. Черт возьми, так далеко не ускачешь. Постояв, Василий побрел дальше. Сколько же будет тянуться этот подъем… Раньше он казался совсем незаметным. Кажется, вот за тем белым камнем начнется спуск. У камня можно передохнуть.
Коза перестала биться. Голова ее покачивалась в такт шагам Василия. Глаза, похожие на крупные влажные сливы, смотрели безучастно, в них даже не было испуга. Какая она все-таки красивая…
Вот и камень. Горохов сел на теплый гранит. Отсюда еще не видно деревни, но она там, за дальней кромкой леса. Опустив козу на траву, Василий достал папиросы, закурил. Долго отдыхать нельзя. Солнце уже коснулось острых верхушек деревьев. Успеть бы до темноты перейти болото.
Сделав несколько затяжек, Горохов притушил окурок о камень, поднял козу и начал спускаться с пригорка.
На широкой поляне, покрытой густой травой, кое-где разбросаны пышные кусты. Вот до того, круглого, как шар, метров сто, не больше. Василий начал считать шаги. Один, второй, третий, десятый… Сто восемь шагов до куста. Определил почти точно. Теперь до второго, с засохшей вершиной, пожалуй, вдвое больше, значит двести шестнадцать. Раз, два, три… А боль в ноге, не проходит, стала только тупой, ноющей. Семьдесят пять, семьдесят шесть… Интересно, где сейчас Лаптев… Вспомнив браконьера, Василий зло сдвинул брови. Этот выстрел по козе ему с рук не сойдет. В кармане гильза от ружья Герасима. Василий подобрал ее там, в лесу. Двенадцатый калибр. Ни у кого другого в деревне ружья с таким калибром нет. Пусть попробует отпереться.
Сто двадцать три, сто двадцать четыре… А солнце уже скрылось за деревьями. От него осталась только сверкающая, ослепительная полоска, и над ней повисло маленькое кудрявое облако. Сто девяносто, сто девяносто один… Голова козы мотается из стороны в сторону. Какие маленькие копытца. Черные, словно полированные. И ноги маленькие, тонкие. Конечно, без козы можно бы идти вдвое быстрее. Двести десять, двести одиннадцать… вот и второй куст. Лес почти рядом. Он тянется километра на полтора и за ним болото. Болото… Успеть бы до темноты. Василий с трудом передвигает больную ногу. Она стала словно деревянная, и боль уже не чувствуется…