— А я вас знаю, не отпирайтесь. Вы в нашей газете помещали стихи…
Я засмеялся:
— Был, был грех, но я уже замолил…
— Господи-и, в такой-то Чухломе и стишки! — Нина Сергеевна посмотрела на меня осуждающе, потом перевела глаза на Елену:
— Нет, ты объясни… Это серьезно? А может, все врешь?.. В наше время писать стихи — надо рехнуться. Ни навару и ни товару.
— С тобой, Нинка, свяжись, дак… — начала именинница, но ее перебили:
— Нет, Елена, я знаю, что говорю. В Москве меня сводили с одним поэтом. Господи-и, он на хлеб у меня занимал…
— Может, пропился?
— Вот-вот, Елена, хорошо ты сказала. Как черту провела. А ты почему, дорогая, не ешь?
— Я бы поела, а что потом? Во мне и так сто килограмм. Меня от еды надо на веревках оттаскивать. Как начну, только вожжи натягивай…
— Ешь, питайся, Еленка. Когда и поесть, как не в тридцать лет. — И Нина Сергеевна протянула ей большую тарелку, где лежали соленые огурцы вперемежку с капустой.
— Однако нас уже на солененькое… — тихо сказал Олег, но его все услышали. Директор засмеялся тонким, дребезжащим смешком, а Нина Сергеевна сразу обиделась:
— Ты пошляк, Олег Николаевич!
— Спасибо, милая, я запомню.
— Да ладно уж, не пугай! Я с детства пугана-перепугана. О-о, донна Анна! И зачем только я сюда примотала?! Третий год живу, а только пьем и едим. Нет, милые, я скоро брошусь с того вон обрыва, — она показала рукой на окно.
— Ты, Нина, не бросишься. Ты сама упадешь… — Олег наклонился к ней близко-близко, к самому уху. — Давай лучше выпьем на брудершафт. — Он взял ее ладони и стал их целовать. Ему кто-то зааплодировал, а он уже подавал своей соседке большой кусок пирога.
— Ой, девочки, как угодил-то! — засмеялась Нина Сергеевна и протянула вперед обе руки. Она взяла пирог бережно, со значением, и долго держала тарелочку на весу. Глаза у ней переливались, блестели, как будто ждали какую-то радость — и вот дождались. Она откусила сразу много от пирога и не могла прожевать — закашлялась. Лицо стало, как помидор.
— Ой, Елена, постучи меня по спине!
Но именинница даже не пошевелилась. Нина Сергеевна погрозила ей пальцем:
— Я тебе, дорогая, припомню. — Она рассмеялась.
— Когда я училась в Москве, не могла пройти мимо кондитерской. Ох, бедная, как я тогда объедалася! Прямо пухла, как булка. — Она опять откусила от пирога.
— Нет, братцы-кролики! На чем его жарили?
— Терпи, Нина! — засмеялся Олег.
— Да, бог терпел и нам велел, но это ж колесная мазь?
— Привыкай… — тихо сказал Олег и опять улыбнулся. — Ты у нас, как Марья Волконская. Добровольно в Сибирь пошла.
— Вот именно — добровольно. А кого винить — поддалась демагогии. Распустила уши — поверила. — Она чиркнула зажигалкой, скривила губы. Сигарета у ней запуталась в пальцах, сломалась. Она сразу взяла другую. Но и эта сломалась. Табак покрошился на стол.
— Дай, Олежка, твою. Не могу раскурить.
— Доработалась — руки дрожат… — улыбнулся Олег и подал ей зажженную сигарету.
— Во-во! Неврастения, гипертония, скоро будет склероз. По ночам собак вижу. Всю ночь лают в ухо, а проснусь — никого… Нет, девочки, — анекдот. Если бы знала…
— Если бы молодость знала, если бы старость могла… — подговорился директор. Его глазки вспыхнули и потянулись вперед. — А ну-ко? Чьи это слова? Кто сказал?
— Мопассан!
— Нет, Олег Николаевич! У вас все с каким-то намеком… — Директор покачал головой и уткнулся в тарелку.
— Правильно! — поддержала его Нина Сергеевна. — Я сама ненавижу намеки… — Она еще хотела что-то добавить, но ее перебил Олег:
— Опоздала, Нина. Не в струю говоришь. Сходи нынче в театр, включи телевизор — там только намеки. Это подтекст называется, а бывает и второй план, даже третий, четвертый.
— Спасибо, милый, просветил меня на досуге. А меня и без тебя просвещали… да намекали. А обещаний-то — целые горы… Через месяц, мол, отдельная комната. Через год квартира с балконом. И вот поехала ваша дура насаждать большую культуру. Начиталась газеток… — Она усмехнулась горько, подавленно и всадила сигарету прямо в кусок пирога.
— Ох ты! Спикало тесто!.. — охнула старая женщина, которая сидела в дальнем конце стола.
— Верно, Феша! Верно, родимая! С подтекстом тоже говоришь… — усмехнулась Нина Сергеевна. — За такие пироги надо к стенке!..
— Я вот ела — так поглянулось. На солидоле в войну шаньги пекла. И ниче — хоть бы хоба! — Тетя Феша задумалась.