Водилась у Охотника одна странность. Это странность говорить с Плутоном. Но ведь они были друзьями, и кому же говорить, как не им. Что из того, что Плутон не владел людским языком. Он, быть может, понимал его, во всяком разе слушателем пес был хорошим. Он слушал дни, месяцы, годы и никогда не показал, что это ему надоело или это его утомило.
Людям казалось, что Охотник появлялся всегда там, где его не ждали, врасплох, как июньский снег.
Верно, он появлялся врасплох, но только для тех, кто не следил за падающими звездами, для тех же, кто следил за ними, его появления были привычны и законны, как ежедневные восходы солнца.
Так же врасплох он появился в одном из заводов и зашел в дом.
Его встретила девушка и испугалась — она была одна дома.
— Не бойся меня, я не охочусь на женщин, — сказал он.
Чтобы не показаться неприветливой, девушка спросила:
— На кого охотишься? На каких зверей?
— Здесь недавно упала большая яркая звезда. Я видел, как она летела, и вот ищу ее. Она упала за горой, в вашем поселке.
— И я видела ее, многие сидели, — сказала девушка.
— Вот и хорошо. Скажи-ка, где она ударилась в землю?
Девушка сказала, что звезда не упала, не ударилась, а улетела за другую гору. Что туда уже бегали заводские ребятишки, но никаких осколков не нашли. Похоже, что звезда сгорела вся.
— Это невероятно. Она была такая большая и летела так низко, что не успела сгореть. — Охотник попросил показать, куда бегали ребятишки. То, что они не нашли ничего от звезды, не диво: они, конечно, не умеют отличать небесные камни от земных. Потом он сказал девушке: — Дай мне, милая, чего-нибудь напиться.
Она принесла из погреба ковшик квасу. Он пил, морщился — квас казался ему слишком кислым — и рассуждал:
— У меня тоже есть что попить, чем угоститься. Летом я пью воду из ключей, холодную, чистую, светлую. Зимой пью снег — он еще чище. Иногда пью мутную воду из вонючих луж, иногда вовсе ничего не пью. Но это от нужды, от большой жажды. Ты, милая, знаешь, что такое нужда? У меня сегодня такая жажда, что рад пить что угодно. Принеси-ка еще!
Она принесла другой ковш. Он и его выпил до дна, поблагодарил и продолжал говорить:
— Вот какова нужда. Сразу два ковша кислого квасу. Приходи ко мне пить мой квас из горных ключей, из лесных озер. Много для меня жизнь добра наготовила.
Он положил одну руку девушке на плечо, а другой гладил ее волосы. Девушка дрожала от страха, но не уходила, она так испугалась, что забыла уйти.
— А и вправду, пойдем ко мне!
От него пахло сыростью, болотом и мхом, но не было запаха крови. У него была мягкая душа, и он редко убивал, он был плохим охотником.
— Я богат, у меня есть хижина, у меня много хижин. Все развесистые деревья — мои хижины, тенистые, густые леса — мои дворцы. У меня много разных напитков: роса, цветочный мед, древесный сок… Ими наполнена самая большая, самая красивая чаша в мире — это сам мир. И песен у меня много. Вокруг меня поют воды, поет ветер, верхушки деревьев, птицы. Ближе к земле поют жуки, козявки, и все они хвалят жизнь. А как поют листья деревьев, ты никогда не слушала? Древесные кроны — это самые совершенные инструменты, когда на них играет ветер… Ты пойдешь со мной? Да?
Девушка была как раз в той поре, когда выходят замуж.
Она так хотела, так силилась понять непривычную, смутную речь, что у нее от напряжения сморщилось лицо и она стала смешной, стала похожа на старушку с розовым, по-девически ярким румянцем.
Вернулся с завода отец девушки, рабочий химического отделения. Вместе с ним вползла в дом и заполнила его весь волна противного химического запаха.
— Зачем ты пришел? — спросил отец Охотника.
— Отдай мне ее. Вот эти волосы и эти глаза. Отдай! Глаза ее здесь померкнут от слез, а волосы поседеют раньше времени. У нее будет желтая, больная кровь. Отпусти ее со мной, туда, где кровь всегда алая.
Но отец посмеялся над ним и прогнал его.
Про Охотника говорили, что он рехнулся.
Разве не безумие три дня гоняться за горным круторогим бараном, загнать его на вершину горы, откуда можно взять живьем, и… дать ему жизнь. Вверх пустить пулю только из-за того, что баран этот был на редкость красив и велик и носил на своей голове такие рога, какие Охотник встретил впервые в жизни…
Разве не безумие, закружив лося, сказать измученному псу:
— Плутон, я не хочу быть убийцей этой красивой и гордой породы. Пусть он умрет смертью, которая написана ему в книге вселенной, пусть не забрызгает его кровь рук человека, и так уж наши руки сплошь забрызганы кровью, — и пустить лося на волю, под выстрел другого, более умного охотника.