Тяжелую жизнь скрашивала музыка. Национальный инструмент, знаменитая трехструнная балалайка, была, наверное, в каждом доме. Некоторые, в качестве исключения, предпочитали гармонь. По сравнению с нашими гармошки русских обладают более низким тоном. Наверное, именно этим вызван тот эффект грусти, которая неизменно слышится в их звучании. Вообще, все до единой русские песни, которые я слышал, были в высшей степени грустными, что, на мой взгляд, совсем неудивительно. Но зрителям, как оказалось, нравилось неподвижно сидеть, отдаваясь ауре звуков, которые лично у меня вызывали непереносимую печаль. В то же время национальные пляски требовали от каждого танцора умения живо двигаться и совершать сложные прыжки. Так что воспроизвести их мог лишь человек, обладающий врожденной грацией и пластичностью.
Неожиданно мне пришлось прервать эти мои частные исследования жизни в чужой стране: мне было приказано вернуться на фронт. Я оставил склад танковых запчастей и оказался одним из тех, что продвигались через Житомир на Киев. К вечеру на третий день пути я вновь присоединился к своим товарищам. Среди них я увидел много новых лиц. Постепенно темп нашего наступления становился все более низким, а потери все более высокими. За время моего отсутствия, казалось, половина личного состава подразделения успела отправиться в госпиталь или в могилу.
Вскоре мне самому пришлось стать свидетелем того, какого накала достигли бои. Нас отправили в бой в тот же вечер, как я вернулся в свою часть. В ближнем бою в лесу экипаж моего танка действовал с таким умением, что нам удалось подбить шесть русских Т-34. Среди сосен бушевал настоящий ад, но мы не получили ни царапины. Я уже про себя благодарил Бога за это чудо, как вдруг прямым попаданием вражеского снаряда был разбит правый каток нашего Pzkpfw IV, и мы остановились.
У нас не было времени долго раздумывать над этим несчастьем: под огнем вражеской пехоты нас могла спасти лишь молниеносная стремительность. Я отдал приказ на эвакуацию, а сам, как капитан корабля, покинул свой танк последним. Прощаясь со старым товарищем-танком, я вывел из строя пушку, выстрелив двойным зарядом, а также гусеницы, которые взорвал с помощью мин Теллера. Это было все, что я мог сделать, чтобы максимально повредить машину.
К тому моменту мой экипаж был уже в безопасности, и у меня было более чем достаточно времени, чтобы присоединиться к моим товарищам. Они ждали меня в относительно безопасном убежище, спрятавшись в канаве. Я быстро пополз к ним, и все приветствовали меня радостными возгласами. Мы все были довольны результатом. Счет был шесть — один в нашу пользу; при этом ни один из членов экипажа не получил ни царапины.
Моей следующей обязанностью было написать рапорт командиру взвода. Мы не забыли глубоко укоренившееся в каждом из нас чувство дисциплины, хотя те жестокие бои превратили даже взводных командиров в наших лучших товарищей. Так и должно быть на фронте, где общая угроза витавшей над всеми смерти нивелирует звания и должности. Поэтому я мог писать рапорт в простой форме, без особого соблюдения формальностей:
«Уничтожено шесть танков противника, мой командир. Наш танк потерял ход и был нами подорван. Экипаж благополучно вернулся на позиции».
—
Я вручил командиру это скупое описание того боя. Он остановил меня, широко улыбнулся и, пожав мне руку, отпустил.
— Хорошая работа, мой юный друг, — похвалил меня командир. — Теперь можете идти и немного поспать. Вы заслужили отдых, и еще до начала завтрашнего дня может оказаться, что он не напрасен.
Он оказался прав в отношении второй части фразы. Еще не наступил рассвет, когда прозвучал сигнал тревоги. Все побежали к своим танкам, чтобы быть готовыми в любую минуту отправиться туда, куда прикажут. Все, но не я и мой экипаж: наш танк так и остался на ничейной земле. Но мы не могли позволить, чтобы наши товарищи отправились в бой без нас, и я уговорил командира выделить для нас одну из резервных машин. Он дал свое согласие.
К сожалению, у нас не было времени на то, чтобы нарисовать на стволе пушки число наших побед. Эта традиция указывать кольцами на пушке количество уничтоженных вражеских машин значила для экипажа очень много. Без этого принадлежавшего нам по праву отличия мы чувствовали себя несколько не в своей тарелке. Кроме того, новый танк, пусть он и был той же модели, что и предыдущий, был незнаком нам своими мелкими деталями. И помимо всего прочего, все мы до сих пор переживали последствия вчерашнего вечернего боя.