Он уже спокойнее уловил где-то рядом невесомое движение и осторожный вздох. И весь превратился в ожидание, интуитивно чувствуя, что сейчас должно что-то произойти. И не ошибся.
- Ты ничего не видишь? - сочувственно спросили из тумана.
- Ничего, - машинально признался Иван и прикусил язык.
Голова у него пошла кругом. Он был готов ко многому: к гортанному оклику и тихому смеху, которые ему уже приходилось слышать, к гомону возбужденной толпы, даже к неожиданному нападению, но только не к тому, что с ним заговорят на родном языке! Голос женский, звонкий и чуть лукавый. Спокойствие! Теперь самое главное спокойствие и терпение. Думать, оценивать и сопоставлять - все это потом.
- Совсем? - теперь голос звучал недоверчиво.
- Совсем, - ответил Лобов и быстро спросил: - Ты с «Метеора»?
- Что?
Лобова явно не поняли, и это уже немножко прояснило обстановку. К тому же, оправившись от удивления, Иван заметил и характерный акцент. Только не молчать! Начавшийся контакт может внезапно оборваться, как это уже не раз бывало. Говорить, говорить, спрашивать, только не молчать!
- Ты меня видела раньше?
В тумане засмеялись.
- Ви-и-дела!
- А почему ты все время смеешься?
- Смеяться хорошо. Плакать плохо. Злиться плохо. Делать больно плохо, деловито ответили из тумана и опять засмеялись. - И потом мне весело. Я тебя вижу, а ты меня нет!
От этой деловитости тона Лобов повеселел. Но сразу же одернул себя. Не радуйся раньше времени, не пугай удачу! Она капризна, и никакие знания, никакое техническое могущество не могут изменить ее прихотливую поступь.
- Почему ты прячешься?
- Я? Нет!
- А когда нет тумана?
Ответом было молчание. Лобов встревожился и осторожно шагнул вперед.
- Ты где?
В ответ тихонько засмеялись.
- Ты, наверное, боишься меня? - доверительно спросил Лобов.
- Да, - признался туман, - ты можешь убить.
- Нет-нет, - заверил Иван, - я не хочу убивать. Убивать плохо.
- Совсем плохо! - поддержали его. - Хуже всего!
Лобов задал вопрос, который уже давно просился на язык, но спрашивать было так страшно, что он невольно все оттягивал и оттягивал время.
- Кто тебя научил моему языку?
В ответ лукаво засмеялись. «Экая легкомысленная особа!» - подосадовал Лобов и грустно улыбнулся.
- Ты забыла? - спросил он вслух.
- Нет! - горячо возразили ему. - Такое нельзя забывать! Плохо забывать! Она ушла домой. Вверх. Она скоро придет и будет учить дальше. А пока учит он.
Лобов видел, как потихоньку редеет розовое молоко тумана. Теперь он торопился и шел к главному напрямик, без дипломатических петель.
- Кто он?
- Он. Кто все знает.
«Пусть так».
- Где он?
Редеющий туман молчал. Лобов осторожно шагнул вперед.
- Где он? И где ты? Почему ты молчишь?
В ответ засмеялись уже откуда-то сзади. Лобов круто повернулся. В это время туман сгустился в последний раз и разом оборвался. Иван увидел Дину Зейт, с улыбкой смотрящую на него из-за унихода.
- Дина! - изумился и обрадовался Иван.
Улыбка стала довольной и лукавой. Радость медленно улетучивалась, уступая место беспокойству.
- Дина, - уже неуверенно проговорил Лобов, делая шаг вперед.
- Не подходите, я плохо одета, - строго предупредила она.
Лобов огляделся вокруг в поисках той, с которой он только что разговаривал, и увидел, как от озера по направлению к униходу торопливо и неуклюже шагает человек, припадая на одну ногу и опираясь на палку. Человек остановился, вытер с лица пот и вдруг, воздев свободную руку вверх, закричал:
- Иван!
В этом коротком возгласе смешались и радость, и боль, и тоска ожидания. Лобов узнал голос и, позабыв обо всем остальном, бросился к Вано Балавадзе. Палка выпала из рук командира «Метеора», он покачнулся и упал бы на траву, если бы Лобов не поддержал его за руки.
- Ничего, сейчас я, сейчас, - бормотал Балавадзе, приткнувшись к плечу Лобова, - разучился ходить, понимаешь. И дышать больно, да я привык. Нашел? Я так и думал - или ты, или Антикайнен. Много ли осталось старых командиров? Вот и Вано теперь нет, кончился.
- Мы еще полетаем, - тихонько сказал Лобов на ухо товарищу то, что обычно говорят в таких случаях.
- Полетаю за пассажира. Потерял корабль, растерял экипаж. Говорил ты мне - не верил. Думал, это другие, у меня не так. Твои-то хоть все целы?
- Все.
- Вот это хорошо. Да и попроще тебе было на Юкке, чем нам, - с горечью добавил Балавадзе и поднял голову, - правда, тезка?
Он заметил, как изменился в лице Лобов, и попытался улыбнуться.
- Что, красив?
Лобов проглотил слюну. Лицо Балавадзе было покрыто рубцами и шрамами.
- Ничего, - с трудом сказал он наконец, - ничего, Вано. Не в этом счастье.
- Наверное, не в этом, - рассеянно согласился Балавадзе и провел рукой по своему телу, - знаешь, я ведь весь такой красивый.
Лобов побледнел, догадка оглушила его.
- Так они - и тебя тоже?
- И меня, - грустно согласился Балавадзе.
- Как же, - горло Ивана перехватил спазм, - как же ты вынес все это?
Балавадзе провел по лицу вздрагивающей ладонью.
- Пришлось потерпеть, - глухо проговорил он, - нелегко было. Скажу честно, если бы не Дина - не выдержал. Правду говорят, стойкий народ женщины.
Лобов невольно покосился в сторону унихода, недоуменно хмуря брови, но спросить ни о чем не успел.
- Ты туда не смотри, - угрюмо сказал Балавадзе, - это не Дина, ее ученица.
- А Дина?
Темные, близко посаженные глаза Балавадзе, лишь они и остались на лице неизменными, сощурились:
- И ты не догадался? Рядом с ней лежали.
- И что же? - уже догадываясь о случившемся, невольно спросил Лобов.
Балавадзе отвел взгляд.
- Зачем спрашиваешь, Иван? Она была красивой. Ведь это хорошо быть красивой. Хорошо не только для себя, для других. Она гордилась этим.
Лобов молчал.
- Она была красивой женщиной, - повторил Балавадзе глухо, - а женщины они и сильнее и слабее нас. Дина вынесла все, что выпало на ее долю, вытащила из могилы меня. И покончила с собой в тот самый день, когда услышала грохот посадки «Торнадо». Я, Вано Балавадзе, не сужу ее за это.
До унихода оставалось всего несколько шагов, когда Балавадзе со сдержанным стоном схватился за грудь.
- Посидим, - выдавил он, опускаясь на траву под одиноким редким кустом.
- Давай я тебя донесу!
- Не глупи! Только того и не хватало, чтобы Вано Балавадзе, как женщину, носили на руках.
Он дышал глубоко, но осторожно.
- Ты не волнуйся, Иван, - успокоительно проговорил Балавадзе, немного придя в себя, - тут безопасно, я имею в виду озеро и прилегающие окрестности.
Словно в ответ издалека послышался мягкий гортанный крик «а-у!» и игривый громкий смех.
- Стала бояться меня, - в раздумье проговорил Балавадзе, - они ведь чуткие. Как собаки, а может быть, и как дети. Сразу поняла, что не могу теперь ее видеть.
- В нашем деле нельзя без издержек.
- Верно, - согласился Балавадзе, - но как все-таки горько, когда твой экипаж становится издержкой. Слово-то какое, а? Издержка.