Каждая из женщин занималась чем-то своим: аккуратно ходили на лечебные процедуры, принимали таблетки, обсуждали поданные в столовке блюда. Другой раз кто-то из них скупо рассказывал о своей жизни. Так и проводили время несколько дней. Однако эта идиллия господствовала до того времени, пока не появилась на пороге одна дородная особа, с пакетом и сумкой через плечо, с густо накрашенными красной помадой губами. Она неподвижно застыла на какое-то время на пороге, а когда отыскала глазами незанятую кровать, та была аккуратно застлана санитаркой несколько дней назад после выписки ничем не приметной горожанки средних лет, с размаху опустилась на нее, тяжело вздохнув, затем проверила на прочность пружины и громко сообщила:
– Я – Татьяна Степановна Шабункова! Дважды не повторяю! Запомните! Сейчас я устроюсь, и мы познакомимся поближе.
Женщины сперва приняли ее слова за шутку, может, не совсем удачную и не к месту, но чем больше эта Шабункова хозяйничала в палате, тем меньше они понимали, что за человек подселился к ним. Была эта Шабункова примерно такого же возраста, как Валентина, круглолицая, пышногрудая, с короткими ногами, но на удивление живая и проворная: только успевай следить за ней – за какое-то мгновение она обшарила уже всю палату: что можно было, пощупала руками, ко всему примерилась глазами.
– Бабы, только признавайтесь: кто до меня лежал на этой кровати? – выкладывая в тумбочку принесенные из дома вещи, строго спросила новенькая, и, когда ничего не услышала в ответ, продолжила: – Может, покойница? Не так ли? А то как-то положили меня на кровать… не в этой больнице, правда, а потом узнаю, что на ней только что лежала умершая. Омерзительно. Некрасиво. Верите? Я, конечно, сразу же попросилась в другую палату: переводите – и никаких разговоров! Тему закрываем раз и навсегда! Мне такое счастье не нужно. Надо же додуматься – положить на кровать, где только что лежала мертвая!.. Вы за кого меня принимаете?
Петровна шевельнулась на кровати, та слегка скрипнула, и она тихо, с нескрываемой грустью заметила новенькой:
– Все живут и когда-нибудь умирают. И на кроватях также. В больнице ли, дома, неважно где. Мы все не вечные.
– Спасибо, а то я не знала, – сразу же нашла что ответить Шабункова. – Конечно, все там будем, но не станем торопить время. Что Бог даст, то и примем. Ну, с кого начнем? Давайте, давайте знакомиться, голубушки мои! – Она стояла уже посреди комнаты и поочередно смотрела на женщин, подбадривая жестами. – Давайте, давайте! Вижу, смелых нет?
Четверке постояльцев палаты Шабункова сразу же не понравилась, поэтому каждая из женщин старалась не показывать своей неприязни к ней и делала вид, что она вообще безразлична к ее какой-то слишком уж агрессивной и настырной активности, или, может даже, сказать попроще – к ее навязчивости. Но как бы там ни было, женщины поочередно назвались. Когда Шабункова посмотрела на Стефановну, та только разинула рот:
– А? Что? – и махнула рукой: мол, не знаю, о чем ты, девка, галдишь тут.
– Она плохо слышит, – подсказала Валентина – больше для того, чтобы не надоедала хотя бы старухе.
Шабункова улыбнулась, серьезно заявила:
– Нет таких людей, которые бы меня не услышали! Потом разберемся мы и со старушкой. Да, бабушка? Я правильно говорю?
– А? Что?
Новенькая поняла наконец-то, что от Стефановны действительно мало пользы, женщины правду говорят, потому надула щеки и посмотрела по сторонам, вроде не зная, чем заняться дальше. Однако тут же вспомнила:
– Фу-у, ну и где же наш доктор? Сколько можно его ждать? – И она опять опустилась на кровать, достала косметичку и начала прихорашиваться. – Поскольку он мужского рода и привлекательный на вид, надо встретить его чин чином. Нет, голубушки мои, так дело не пойдет. Наблюдаю раздрай и полную неорганизованность в жизни нашей маленькой ячейки. Что будем делать? Разумеется что – устранять, любимыми средствами устранять эту принципиальную социальную несправедливость. Потому слушайте меня. Со мной не пропадете. Палату нашу ведет, значит, Сергей Ромуальдович. Я знаю этого человека… А как он вам?