Когда она шла сюда, то думала только об одном: так все подготовить, чтобы Ленин не затратил ни одной лишней секунды. Но случалось иногда — конечно, не по ее вине, — что она задерживалась несколько дольше, чем могла предположить.
— Здравствуйте! — слышала она, входя в кабинет. — Посидите минутку, я сейчас…
Сидя в мягком кресле, Мария украдкой поглядывала, как Ленин необыкновенно быстро пишет мелким, бисерным почерком. Потом она начинала рассматривать уже знакомые ей вещи на письменном столе: клей в пузырьке с резиновым наконечником, продолговатую книжку с алфавитом, ножницы, маленькую лампу с зеленым абажуром. И вдруг вздрагивала от неожиданности:
— Нуте-с, давайте-ка сюда ваши бумаги!
Возвращаясь из Кремля в гостиницу «Националь», где помещался тогда Наркомат социального обеспечения, она заново припоминала эти минуты: ведь это навсегда, на всю жизнь.
Она шла по Москве, ничем не отличаясь от других, в своей застиранной гимнастерке, в сплошь залатанных мужских сапогах не по ноге, с пузатым портфельчиком из облезлой клеенки. Но если бы кто-нибудь сейчас заглянул ей в глаза, то увидел бы в них скрытое ликование, какое бывает у человека, несущего удивительный, радостный секрет.
В прошлый раз, когда она была здесь, Ленин, как бы давая себе небольшую разминку, прошелся по кабинету, заглянул в окно; небо над Кремлем было тогда ярко-голубое, и Троицкая башня казалась особенно светлой и стройной.
— Вы только посмотрите, — сказал он, — что вытворяет осень-баловница! Какой денек подарила!
«Теперь Владимир Ильич уже не скажет про осень-баловницу», — думала она, ступая по мокро блестевшим булыжникам Красной площади. Сеял мелкий, почти невидимый дождик, небо было густо-серого цвета, как солдатское сукно.
По-видимому, Ленин уже собрался уходить. Он присел к столу, за которым принимал посетителей, раскрыл папку. Бумаг, кстати, было немного сегодня. Он быстро их просмотрел и подписал.
— Вы куда сейчас? К себе? — спросил он, возвращая ей папку. — В таком случае идите вниз, одевайтесь и ждите меня! Я скоро! Сегодня мы с товарищ Коллонтай выступаем на одном митинге!
Мария посмотрела на него непонимающими глазами.
— Я обещал заехать за Александрой Михайловной в «Националь», — чуть приметно улыбаясь, пояснил Владимир Ильич. — И вас заодно подвезу!
Минуты через две или три он уже поспешно спускался по лестнице. Мария, стоявшая внизу, отчетливо представила себе, как он забегает домой, снимает с вешалки пальто, кепку.
— Вы еще не одеты? — удивленно спросил он.
Ее худенькое, бледное лицо порозовело: очень трудно было сразу ответить на этот вопрос. А дальше все произошло так быстро, что она ничего не успела предпринять: он снял с себя шарф, набросил ей на шею. Только тогда она спохватилась и заговорила испуганно:
— Мне не холодно… На самом деле не холодно… Знаете, какая я закаленная!
— Не знаю! — коротко ответил Ленин. — Будьте добры надеть шарф как следует!..
Выхлопывая черный дым, машина выехала за ворота Кремля. Движение на улице было небольшое, но шофер все время беспокойно озирался и давал частые гудки. Мария сидела неподвижно, стараясь занимать поменьше места; руки ее нервно перебирали концы шарфа.
Ленин, смотревший в стекло, повернулся к ней.
— Все мы безбожно перегружены работой! — сказал он, точно отвечая на какие-то свои мысли. — Нужно письмо написать, а отделываешься запиской. Даже узнать друг друга поближе иногда нет возможности… Расскажите немного о себе! — неожиданно закончил он.
Рассказать о себе! Немного!
Она мгновенно вспомнила, как, оторвавшись от бумаг и потирая усталые глаза, он говорит ей:
— Длинно написано! К чему эта беллетристика! Сколько уходит времени, пока доберешься до выводов, практических предложений! Нет, надо выработать телеграфный стиль для деловых бумаг!
Мария часто вспоминала об этих словах, вытягивая суть дела из потока «беллетристики», проходившей через ее руки. Сейчас ей пригодился этот маленький опыт: она рассказывала только о главном, о том, что было решающим в жизни. У нее уже складывалась настоящая биография, несмотря на молодость: революция, Украинский фронт, партизанский отряд, где она воевала вместе со своим мужем, тоже молодым человеком; теперь он лежит в московском госпитале, поправляясь после тяжелой контузии.
— А когда выпишется, будет щеголять в гимнастерке, как и вы! — нахмурился Ленин.