— Вот так немножко! Да тут по крайней мере пуда полтора! И вы с этой поклажей добирались по нашим дорогам от Астрахани до Москвы? Больше двух недель?
Гасан торжествующе улыбнулся:
— Я сильный! Работал грузчиком в Баку. Какие таскал ящики! — Улыбка точно залила его смуглое лицо, крупные белые зубы светились. — Товарищ Киров сказал: «Ильич много работает, мало спит, плохо кушает! Так нельзя!» Будете кушать, будете здоровый. — Он вытащил из кармана ножик в деревянном чехле, высвободил лезвие и потянулся к веревке, перетягивавшей мешок.
Владимир Ильич мягко придержал его руку:
— Обождите, товарищ Азизов! Спрячьте ножик!
Он нажал кнопку звонка. Вошла дежурная секретарша. Точно ожидая каких-то возражений, Ленин сказал ей подчеркнуто строго:
— Вот тут товарищ привез продукты. Прошу вас незамедлительно сообщить коменданту, чтобы он позаботился доставить их в Сокольники, в санаторий. Он знает. И пусть проследит, чтобы все было сделано как следует!
Секретарша молча выслушала его. На ее бледном лице выступили розовые пятнышки. Видно было, что молчание стоит ей большого труда.
— Вам что-нибудь неясно? — еще строже спросил Ленин.
Секретарша направилась к двери. Хмуро посмотрев ей вслед, Владимир Ильич повернулся к Гасану.
Существуют в нашем языке некоторые примелькавшиеся выражения, вроде таких, например: «Он стоял как громом пораженный». Именно так и стоял сейчас Гасан Азизов — по-другому не скажешь.
Взяв его под руку, Ленин дошел с ним до кресел:
— Товарищ Гасан, послушайте меня! Послушайте и поймите. Разве я один много работаю и, случается, мало сплю? А миллионы других, которые работают сверх всякой меры, не считая часов, и при этом голодают! А дети? Мы не можем досыта накормить их хлебом. Есть среди них совсем маленькие — моя сестра называет их малышатами… Вот недавно удалось нам открыть санаторий в Сокольниках для таких малышат. Им, конечно, снятся разные сны, но ведь они и во сне не видели икру с медом. Они даже и не подозревают, что на свете есть такие изумительные вещи. Какая же там будет радость! — Ленин наклонился к сидевшему рядом Гасану, заглянул ему в глаза. — Теперь ответьте мне, товарищ Гасан, могли бы вы, зная об этом, сидеть и поедать изюм с медом? Могли бы?
Гасан сидел сцепив пальцы.
— Что я скажу товарищу Кирову… что я скажу?
— А насчет этого мы сейчас обдумаем, — ответил Владимир Ильич. В уголках его глаз, приподнятых к вискам, зажглись лукавые искорки. — Будем немножко дипломатами, товарищ Гасан, и поставим вопрос так: зачем нам огорчать товарища Кирова? Я ему напишу расписку о том, что все продукты от вас получил и ем исправно, а вы ее передадите! А в дальнейшем мы с вами во всем признаемся товарищу Кирову. Ведь не всегда же мы будем жить так скудно! Наоборот, я уверен, что близится время, когда у нас будет всего вдоволь…
Пересев за письменный стол, Владимир Ильич оторвал листок от блокнота и взял перо.
— Теперь вы знаете, какие учителя были у меня по дипломатической части. Что же мне оставалось делать, как не стать дипломатом? И я им стал!
Человек, произносящий эти слова, — весь в какой-то особенно резкой седине — так обычно седеют смуглые, черноволосые южане. Его брови, усы, борода — чистейшего серебряного отлива. Далеко ушел он от тех дней, которые сейчас вспоминает. И все же нетрудно представить себе, каким был тогда Гасан Азизов. Есть такие счастливые люди — на всю жизнь остается в них что-то непобедимо молодое…
— Как вы уже слышали, мое первое дипломатическое поручение, данное Сергеем Мироновичем, было выполнено, мягко выражаясь, не слишком удачно. Зато второе — от Владимира Ильича — получилось значительно успешнее. Не буду излагать, как я добирался обратно в Астрахань. Самое важное было в том, что я все-таки добрался жив и невредим. Доложил товарищу Кирову все, что требовалось, а под конец вручил ему расписку.
Сергей Миронович даже засмеялся от удовольствия: «Молодец! Я всегда подозревал, что у тебя есть дипломатическая жилка!» И я выслушал это, не моргнув глазом. Дипломатия так дипломатия!..
Той же ночью состоялось заседание Реввоенсовета. Председательствовал Киров. Я видел, как он несколько раз вынимал и разглядывал листок из ленинского блокнота. Перечтет, улыбнется, спрячет в карман, а через некоторое время снова достает…
— А узнал он, как было на самом деле?
— Узнал! Я сам рассказал ему. Но это случилось много позже, в тридцать втором году, когда он работал в Ленинграде. Я получил тогда назначение в Англию, в наше торгпредство. Нарочно так выгадал, чтобы иметь свободный день для встречи с Сергеем Мироновичем. Приехал в Ленинград, позвонил в Смольный. Слышу знакомый голос, такой же сильный, отчетливый: «Гасан? Вот это да! Ты где? Жду, приходи!.. Нет, лучше у меня дома встретимся. Уж там всласть наговоримся!»