«Бывшим людям» рабочие ответили как и следует: они напомнили, что старые порядки миновали и не вернутся никогда. Теперь и дети рабочих будут учиться всем наукам и искусствам. И тут же на собрании постановили: просить Советскую власть открыть в их районе особую художественную школу, где будут и музыкальные, и рисовальные, и танцевальные, и иные классы.
С этим и пришли путиловские представители в Губоно, но там их сразу охладили: да, интересная идея, что и говорить, но время сейчас не такое, товарищи! Повсюду голод, холод, разруха. В Питере — ни света, ни топлива, вода замерзает, трамваи не ходят, заводы закрываются, а вы со своей художественной школой! Придется повременить, дождаться лучших времен…
Напрасно путиловцы говорили, что и сами они могут многое сделать, — ведь сотни рабочих рук придут на помощь. Ответ был все тот же: не такое время, товарищи, надо обождать.
На том и расстались с Губоно. И вот решили путиловцы спросить у товарища Ленина, правильно это или нет, и пусть он скажет последнее слово по этому делу!
Ленин сидел, подавшись вперед, точно боясь что-нибудь пропустить. Иногда он делал пометку у себя в блокноте. Когда учитель кончил говорить, он громко спросил, обращаясь ко всем, кто находился в кабинете:
— Слышали, что хотят путиловцы? Они хотят, чтобы их дети стали культурными людьми, а им доказывают, что сейчас время не такое, надо обождать! — Он повернулся к путиловцам: — Вы задумали прекрасное, замечательное дело. И время сейчас такое, именно такое время!
Он встал из-за стола, приоткрыл дверь и сказал секретарше:
— Соедините меня, пожалуйста, с Губоно!
Председатель Совнаркома никого не распекал, ничего не приказывал. Он только сказал работникам Губоно, что Октябрьская революция произошла, между прочим, и для того, чтобы у путиловцев была художественная школа: это только начало, а потом у нас появятся десятки таких школ. И, несмотря на все наши тяготы, трудности, лишения, нужно помогать, поддерживать такие начинания и не медлить с этим ни одного дня.
И дело стронулось.
За Нарвской заставой не удалось найти подходящее помещение. В те годы Нарвская застава была далекой окраиной Петрограда: деревянные домики, бараки, пустыри, казенные кирпичные здания.
Пришлось отправиться на поиски в другие районы. Путиловцам разрешили занять пустующий дом на Рижском проспекте — теперь он называется проспект Огородникова.
Что означали в ту пору слова — «пустующий дом»? Это насквозь промерзшие и потрескавшиеся стены, сорванные двери, выбитые рамы и стекла, заросшие льдом полы, перекореженные перила и ступени лестниц, прохудившаяся крыша. Вот таким «тяжелым больным» и был пустующий дом на Рижском проспекте.
Самое первое лечение — это, конечно, отогреть «больного». Неимоверно трудно добиться этого в городе, где на счету каждое полено. Но вот разведка донесла, что обнаружены у набережной затонувшие полуразрушенные плоты. Целыми отрядами приходили сюда путиловцы после работы. Лезли в ледяную воду, добывали бревна и доски, тащили их на берег, пилили, кололи.
А как доставить топливо на место? Подумали и приспособили к делу заводской паровичок с вагонетками. Сделали так, чтобы он мог передвигаться по трамвайным рельсам, и ночами возили дрова в будущую школу. Там трудились путиловские плотники, печники, слесари, электрики, штукатуры. И, наконец, явились полотеры. Это значило, что «тяжелый больной» выздоровел.
Вскоре тот же бойкий паровичок повез из центра на прицепленной платформе самый желанный груз: рояль, пианино, духовые и струнные инструменты, пюпитры, альбомы с нотами и большой нарядный барабан с кистями.
А на улице уже была весна — первая весна молодой Советской республики.
Июльским днем тысяча девятьсот двадцатого года собственный школьный оркестр путиловских рабочих встречал Ленина, приехавшего в Петроград на открытие конгресса Коминтерна.
Собственный оркестр маленьких путиловцев!
Владимир Ильич задержался на платформе возле музыкантов, протянул дирижеру свой тяжелый пышный букет и широко провел рукой, как бы желая сказать: «Это на всех!»
Будь у него побольше времени, он бы, наверно, поговорил с путиловскими ребятами, но его всюду ждали — и на площади перед вокзалом, и в Смольном, и в Таврическом дворце, и на Марсовом поле.
Приветственно помахав оркестру, он пошел дальше, а вслед ему катились упругие волны громкого веселого марша.