Решено было спуститься в кратер маршрутом, открытым Фанфаном и Жаном неделю назад. Прокладка пути - важнейший элемент в альпинизме; недаром имена первовосходителей навечно записывают в "паспорт" вершины. Между "премьерой" и последующими походами - дистанция огромного размера. Идущие следом уже знают, что и как надо делать, неизвестность не снедает их, остается преодолеть лишь физические препятствия, а это сделать не столь уж сложно.
Солнце жгло вовсю, когда мы начали спуск; небо оставалось безупречно синим. Картина не менялась уже много дней, и мы воспринимали ее как должное: не обращают же внимания на жару в пустыне. Ява, однако, не пустыня...
Несколько секунд спустя нас заволокло густое облако. Пытаясь нащупать ногой надежную выбоину, мы даже не успели заметить, откуда оно взялось опустилось сверху, поднялось снизу или образовалось на месте из мириадов микроскопических капелек, сконденсировавшихся из влажного воздуха. Ополчившийся против нас ветер погнал снизу фумарольные дымы, так что глаза теперь не только застил туман, они еще и слезились; пришлось надеть маски. Просто шагать в противогазе - небольшое удовольствие. А карабкаться в нем по крутой стене или работать куда хуже. После войны мне пришлось работать в руднике, и я очень хорошо помню, как через полчаса снимал маску и дышал пылью, прекрасно зная, насколько это вредно. Но дышать через респиратор становилось невыносимо.
Я опасался, что, заблудившись в белесом пюре, мы попадем в тупик, коим несть числа в кратере действующего вулкана. Но Легерн и Вюймен прекрасно помнили маршрут, проложенный неделю назад, и без колебаний вели нас то по уплотненной осыпи, то по слою пылеватого песка, то по скальным выступам. За четверть часа нам удалось одолеть перепад в 100 м. По мере спуска возрастала концентрация кислых газов. До сих пор мы при малейшей возможности снимали маски, торопливо натягивая их после "доброго глотка яда", как сказал поэт. Теперь находиться без респиратора стало опасно.
Когда клочья тумана чуть расходились, мне были видны все члены группы. К нашей пятерке присоединился молодой индонезиец Тери, химик вулканологической службы; кратер Мерапи был для него "боевым крещением". Я с кинокамерой замыкал колонну.
Предыдущие несколько лет я редко занимался киносъемкой и потом горько сожалел об этом. Многие связанные с вулканизмом исключительные явления безвозвратно исчезали, и в дальнейшем я мог лишь рассказывать о них. Отныне я решил не пренебрегать камерой.
Мы добрались до ровной площадки, устланной толстым слоем пепла. Альтиметр показывал высоту 2890 м. Во время "премьеры" Легерн засек в желобе, окаймлявшем нашу террасу, интересный фумарол. Жан-Кристоф опустил в него термометр: 870oС. Фанфан взял в ампулы несколько проб и определил концентрации фтора и хлора.
Неожиданно туман рассеялся, словно его втянуло в гигантскую трубу. Мы увидели перед собой наваленную из глыб "спину" активного купола. Воздух над ней вибрировал от жара, а в трещинах проглядывали ярко-красные жилы расплава.
Все деловито принялись за работу. Пробы для лабораторных анализов, температура (878oС), состав. О том, в какой атмосфере мы находились в кратере, красноречиво свидетельствовала наша одежда. Когда мы выбрались наверх - что показалось детской забавой в сравнении со спуском в тумане - и взглянули друг на друга, то закатились от хохота: кислота разъела вату и синтетику, а те, кто необдуманно присел внизу на камень, лишились ответственной части брюк... К сожалению, фтористоводородная кислота разъела два из трех объективов, прикрепленных к турели камеры, а это уже было не смешно. Подобная штука произошла со мной двадцать лет назад в кратере Стромболи, и все драгоценные кадры, снятые там, получились смазанными.
Накануне отъезда с Явы мы имели продолжительные беседы с ответственными индонезийскими работниками, в том числе с директором вулканологической службы и министром по вопросам науки. Оба руководителя были знакомы с общими проблемами вулканологии. Нам были близки и понятны их заботы. Все это делало беседы конструктивными, в отличие от многих иных случаев. Тем не менее наша позиция вызвала у них удивление. Дело в том, что в отличие от ходячей точки зрения я считаю совершенно излишним прогнозирование начала извержения. Прежде всего потому, что оно практически никогда не начинается внезапно, на пустом месте. Ему предшествует достаточно продолжительный период пробуждения.
Чрезвычайно важно другое - знать, не произойдет ли во время извержения опасный для населения пароксизм, и если да, то когда. Отсюда следует, что строить обсерватории на уснувших вулканах совершенно бессмысленно. Они обходятся дорого и приковывают вулканологов к месту, заставляя их годами сидеть на горе в напрасном ожидании эруптивной фазы. За примерами ходить недалеко. В Индонезии голландцы оставили несколько обсерваторий. В эпоху, когда их строили, полезность постоянных наблюдательных пунктов никем не ставилась под сомнение. Впрочем, и сейчас мою точку зрения разделяет не так много ученых. Одни лично заинтересованы в их существовании, другие по инерции поддерживают устоявшееся воззрение - в этом отношении за примерами тоже не приходится далеко ходить...
Наши индонезийские собеседники в конечном счете согласились, что имеет смысл действовать иначе: вместо того чтобы содержать у кратеров "привратников", следует подготовить группу квалифицированных специалистов, которые будут обследовать вулкан при малейших подозрительных признаках. Что касается уснувших вулканов, то присматривать за ними должны не сотрудники обсерваторий, а автоматически действующие приборы.
Особую озабоченность вызывал у меня Иджен. Не потому, что мы заметили какие-то признаки пробуждения, нет, все было спокойно. Но озеро серной и соляной кислоты лежит в кратере над эруптивными трещинами; в случае извержения в этой зоне магма может вскипятить адскую смесь, и насыщенный кислотами пар поднимется над округой. Трудно даже вообразить последствия подобной катастрофы...
Возможно, есть смысл начать откачивать озеро и использовать кислоты для промышленных целей, тем более что источник практически неисчерпаем: дождевая вода в муссонный период будет каждый год заливаться в кратер, превращаясь в кислоту. Вулканы при определенных обстоятельствах могут и должны приносить пользу.
Это относится не только к таким редкостям, как Кава-Иджен, но в куда большей степени к использованию геотермальной энергии. Идея выработки электроэнергии с помощью природного пара была реализована уже давно. В Тоскании, в Лардерелло, с 40-х годов действует геотермальная электростанция. Затем такую же станцию я видел в Вайракее на Новой Зеландии. Оказавшись вскоре после этого на Новой Каледонии, я предложил провести там экспериментальную разведку горячих подземных вод. Они могли бы открыть широкие перспективы для производства на месте никеля - Новая Каледония располагает богатейшими залежами никелевых руд.
Идея была похоронена. По всей видимости, она противоречила интересам могущественных кругов, в том числе транснациональных корпораций. Поэтому все осталось по-прежнему. Никелевую руду возили на переработку в Японию, за тысячи миль.
Я уже перестал удивляться нерациональности решений, продиктованных корыстными интересами самого разного толка. Могу вспомнить по этому поводу "околовулканический" эпизод, окончательно избавивший меня от иллюзий.
В 1972 г. французское правительство командировало меня на Коморские острова, тогда еще не обретшие независимости, где население было напугано извержением Карталы. Облетев вулкан на вертолете, а затем поднявшись к кратеру, я с легким сердцем успокоил губернатора и общественность. Моя миссия закончилась, можно было улетать.
Тем временем я, признаюсь, не без удивления узнал о том, что на острове строится второй аэродром, способный принимать крупнейшие авиалайнеры. Удивлен я был потому, что на Гранд-Коморе уже был отличный аэродром, на который садились достаточно большие реактивные машины. На острове же не наблюдалось бурной хозяйственной деятельности: он давал немного ванили, немного сырья для производства духов и кокосовые орехи. Туризм был развит в весьма скромных масштабах. Зачем понадобилось сажать Боинги-747 на крохотном островке и тратить ради этого 10 млрд. франков? Загадка.