должна была быть больной и страдать. Была она женщина весьма религиозная, блюла посты, молилась по старым обрядам, придерживаясь единоверия. Я обязан ей твердыми устоями в вере.
Бабушке, Марии Николаевне Балуниной, было в 1919 году уже шестьдесят с лишком. Она была величавая, властная и суровая, но правдивая, справедливая, религиозная, как и моя мать. Нелегка была ее жизнь в первые годы брака - она была второй женой моего деда, но потом она все взяла в руки: мужа, детей, большое имущество и т. д.
Раз вечером, вскоре по кончине моей матери, я сидел на балконе великолепного бабушкина дома, с чудным видом на широкую и многоводную Оку и далекий горный берег.
- Ты грустишь, Сережа, заметила бабушка, подходя ко мне. Не грустить, а радоваться надо.
- Почему, бабушка?
- Мать твоя, покойная Лида, теперь там, где нет ни болезней, ни печали, ни воздыхания. Скончалась она по-христиански, тихо и без страданий, и погребена рядом со своим отцом. Жизнь ее, как жены и матери, была примерной. Значит все хорошо. Господь ее призвал именно, когда следует. Наступают времена тяжкие войн и междоусобий: ей бы пришлось еще больше мучиться. У Бога не как у нас: пути Его неисповедимы и всегда к лучшему. С годами это легче понять. Когда я была в твоих летах, 17-ти лет, ездила я с матерью в Керженские Скиты на пострижение своей подруги и родственницы Леночки. Как сейчас помню тот день. Было это после Пасхи. Чудный весенний день. По синему небу плыли белые облака, тихо стояли березки у дорожки, а вокруг - дремучие леса Керженские, избушки насельниц, садики - и все залито солнцем, но неярким, а вот как на картине Нестерова “Великий Постриг”. Также, как и на картине, шла процессия - впереди новопостригаемая, красивая и тихая, с белицами а потом - чинные старые монахини. Твоя прабабка, сестра прадеда твоего, а моего тестя, Павла Петровича, Анфиса, была тогда игуменией. И так мне было хорошо тогда, что думала я - и мне бы так остаться в тиши и молитве. Но Господь судил мне выйти замуж за сурового и придирчивого вдовца с малыми детьми. И многое мне пришлось испытать. Благословляя меня под венец покойная моя матушка сказала мне: “Машенька, вот ты выходишь за богатого вдовца с малыми детьми, а тебе самой и 19-ти лет нет. Многое придется тебе испытать, но будь верна долгу и помни, терпение и труд все перетрут”. Так и случилось. И никогда я не сожалела о том, что могло бы быть. И тебе не советую. Помни слова Писания: “Будь верен до смерти и дам тебе венец жизни”. Вот сообщают, что расстреляли в Екатеринбурге государя императора Николая Александровича и притом со всей семьей и близкими. Такого злодеяния не было на Руси со Смутного Времени, которое продолжалось, пока не погибли все эти убийцы и предатели, сами себя уничтожившие. Так и ныне будет. Тебе бы должно в порядке вещей быть человеком очень богатым, жить в довольстве и почестях, и все это революция, - а правильнее Господь Бог, - все это от тебя отнимает. Но не жалей, за это дается тебе великая свобода духовная, не связан ты больше имениями, делали, заводами.
- А как Вы, бабушка, мне посоветуете, если разгорится дальше революция и все будет потеряно?
- Да как я тебе сказала: живи по совести и никогда не поступай наперекор ее ради карьеры или прибыли. Те, кто так поступает, получают должное в самих себе, в раздражительности, в заботах об имуществе и почестях, в интригах, в унижениях, в зависти к более преуспевшим. А если кто впадает в преступление, то еще хуже бывает. Подлинно, человек пожнет то, что посеял. Кто посеет доброе, тот доброе и пожнет, а если злое, то злое. Время наступает безбожное, а ты не смотри на других, держись веры, и не будешь постыжен. Молись, вот, как игумения Анфиса делала - стоит, как свеча, и поклоны кладет, а было ей далеко за 70. А умерла она за 90, в старости доброй, без глухоты, слепоты и параличей, просто уснула и почила от трудов праведных. Дело, впрочем, не в поклонах, а в чистом сердце и совести незазорной. Была я в Сарове на прославлении преподобного Серафима, видела его пустыньку и камень, где он молился. Великий был старец и достиг великого, ибо подвизался много в молитве Иисусовой.
- Скажите, бабушка, а в миру тоже в ней подвизаются?
- Бывает. Я встречала кое-кого, больше по купечеству, а дворяне, те очень уже от веры отошли, хотя и там встречаются люди благоверные. Вот был, например, богатый купец Сибиряков, много пожертвовавший на Андреевский скит на Афоне и там постригшийся. Оптинский архимандрит Моисей (Путилов) был тоже из купцов, и еще в миру Иисусовой молитвой занимался, Орловской Немытов и другие. Да и у нас, в Нижнем, были. Одного я хорошо знала, когда я только что вышла замуж. Мне было лет двадцать, а ему за пятьдесят. Он был третьим сыном купца-миллионера и отец благословил его на монашество. Пошел он за советом к покойному отцу Амвросию, в Оптину, а тот и говорит, как всегда, прибаутками: “Ты знаешь, кто суров, тому в Саров, а кто упрям, тому и Валаам. Суровости в тебе я не приметил, а настойчивости у тебя много. Упористый ты человек. А посему, направляйся на Валаам, там тебя всему научат”. Ну он и пошел, и был там уже несколько лет, и мантия уже ему подходила, а тут оба старших брата умерли, оставив малых детей, а отец одряхлел. Старец и благословил его вернуться в мир и только молитвы Иисусовой не оставлять. Хорошо повел валаамец дела купеческие, и все чисто, благородно, без обмана и утеснения малых сил. А когда племянники подросли, то сдал он им дела, а сам постригся в отдаленном сибирском монастыре и там поставил себе пустыньку, и скончался далеко за 80 лет. Говорила мне покойная матушка, когда он еще в миру жил, что тянуло его крепко обратно в монашество. Да так и должно быть. Здесь, в миру, все проходит.