мог бы…
…мог бы все-таки взять твое сердце. И тогда в каждой следующей, начиная с девятой, ты обязательно будешь находить меня и спасать? Еще девятьсот девяносто два раза? А потом по второму кругу?
– Я знаю, что вызываю у тебя сексуальное влечение. Я это видел, – ты не останавливаешься, ты говоришь. А я смотрю на кеды, только на них. Образы не атакуют и не пугают, но я боюсь поднимать взгляд. Боюсь шевелиться. – И что тебе сложно трогать себя и ты не хочешь, чтобы это делал кто-то другой, я понимаю тоже. Если ты захочешь, эту проблему совсем нетрудно решить. Есть и другие способы… по этой части.
Не знаю, что ты делаешь со мной. Не знаю почему. И как. Тебе удается вот это.
– Не сомневаюсь, – я слегка приподнимаю подбородок, показывая губы, чтобы быстрее прикрыть растерянность язвительной маской, – что ты в них мастер, но мн…
– До того, как ты продолжишь гнуть эту линию предубеждений, – твой тон с легкой тенью наставлений, – должен напомнить, что прежде я ни перед кем не опускался на колени. Во всех смыслах.
Это. Это превращать брезгливого недотрогу, переполненного мерзкими образами прошлого и взрастившего в себе асексуальность, в маленького эльфа-подростка,
измазанного предательской краской щек.
– Все не так просто… – И я снова прячу пол-лица за теплой тканью с призраком твоих неувядающих формул.
– Ты можешь сесть на перила?
Твой вопрос обрушивается слишком неожиданно. Пугает машинально неизвестностью, невозможностью проследить логическую цепь.
– Не бойтесь, ваше высочество, – ты все видишь, стоит мне инстинктивно поднять голову из убежища и врезаться в твои глаза. – Просто сядьте.
Его высочество пугается на рефлексах. Осознанно тебя ни король, ни принц не боятся. Король бесстрашный по природе. А принц… С принцем еще проще. Он тебя любит.
Любит. Я это написал. Чернилами разговорчивой мысли. Немножко кровью. Немножко краской со щек. «Я его очень сильно люблю и люблю очень давно». Когда вернусь,
допишу.
А сейчас слегка подпрыгиваю и забираюсь, сгибая ноги, чтобы пятками опереться о кованые узоры. Поверхность узкая, но повязанная на поясе часть комбинезона – все равно что мягкая подушка. Ты совсем рядом. И легко успеваешь встать еще ближе, стоит мне только подпрыгнуть и развести колени. Ты мешаешь держать равновесие.
Поэтому машинально выпрямляюсь и цепляюсь за твою куртку на локтях.
– Держу.
Ты не врешь. Крепкие руки на моей талии не врут тоже. Как и глаза. Ты теперь ниже и смотришь, немного задрав голову, как-то пристально-пристально, слишком вдумчиво. А потом правая рука перемещается к вороту, и пальцы расстегивают первую пуговицу моей крупной джинсовки.
Я продолжаю цепляться за твои локти, стягивая ткань. Ты продолжаешь расстегивать пуговицы. Я ничего не боюсь. Только все равно дышу загнанно, обрывками, и все, что получается, это цепляться за твой неотвратимый взгляд. Он прямо в меня. Уравновешенный, стойкий, яркий. Он разговаривает. Укачивает. Что-то поет, убаюкивая.
Под полностью расстегнутую куртку не лезут ни ветер, ни соль. Все в стороне. Все неважно, кроме твоей ладони на моем животе. Она там выжидающе. Замерла, словно будущий отец возле беременной жены: ждет, когда кто-нибудь толкнется. Это так забавно, но мне не до смеха.
Ты перемещаешься взглядом по моим зрачкам, следишь, ловишь реакции. Собираешь серую ткань пальцами и тянешь вверх, высвобождая из переплетных рукавов комбинезона. Она легко тебе поддается. Тебе все поддается легко. Ты так, наверное, не думаешь, но я поддаюсь в первую очередь. Даже всем твоим манипуляциям. Хитростям. Приемам. Тому, как всегда горячие пальцы пробираются под футболку и выжигают мне кожу.
Зачем-то я выгибаюсь еще больше, дезориентируясь, но ты не врал, ты держишь. Вторая рука перемещается выше по спине, давит, поддерживает, и я совсем перестаю контролировать равновесие. Меня рассыпает точечными узорами от головы до лодыжек, стягивает непонятным чувством. Мне трудно его описать, я его не знал прежде, но, наверное, это… трепет. Он отражается на лице?
Скорее всего. Потому что ты рассматриваешь мое очень внимательно и только после тянешь ладонь выше. Она теплая, она мягкая, она сильная. Изучает пальцами даже мелкие складки живота, но мне некогда смущаться: я забываю дышать, перемещаю руки тебе на плечи в жалкой попытке справиться с нарастающим чем-то и снова ловлю твой взгляд, а ощущение от него совсем новое. Иное. Такое, будто от тебя пахнет не колой вовсе. А колдовством, дурманом, волшебным зельем. И я не падаю в этот котел только благодаря твоей руке на спине.