– Если я не буду ничего делать, ты смог бы возбудиться?
Молчишь. А потом выпрямляешься. Руки в стороны и выжидающий взгляд строго бьет в мой. На тебе светло-голубые спортивные штаны. Они обтягивают бедра, к щиколоткам собираются складками. А в области, которую я зову самым личным пространством, тебе сейчас
откровенно тесно. Яркий облик возбуждения вырос честностью, и в такой позе она настолько приметна, что было бы сложно скрыть даже от того, кто не привык туда смотреть. То есть от меня.
– Следующий вопрос?
Я отвожу взгляд к журнальному столу, когда ты спрашиваешь, вновь подаваясь вперед, чтобы спрятать доказательства. Мне стыдно. Мне боязно. По самым разным причинам. Кажется, что я упускаю. Теряю. Рискую. Уроборос внутри – как жгут – резко, сильно, больно. Что мне нужно делать? Должен ли я что-то делать? Как это обычно происходит?
Черт возьми, Чоннэ, скажи мне что-нибудь, прошу. Иначе я начну, на тебя не глядя, нести потоки искусственной храбрости:
– Ты можешь… сделать это сейчас? При мне.
– Итан.
– Нет, ты… – Тон твоего голоса совсем не строгий, но я боюсь продолжения. Боюсь гнусных выводов: – Не думай, что я хочу смотреть, как смотрел Эрик, я просто… – бросаюсь глазами к твоим, врезаюсь искренней уязвимостью: – Мне нужно понять, что я почувствую. Если я смогу смотреть на тебя, это все поменяет. Это ведь будешь ты, Чоннэ, ты… понимаешь?
– Понимаю, – твой ответ одними губами. – Но я… боюсь, что тебя это напугает и отдалит. Это слишком резко.
– Тогда, если хочешь, сначала поцелуй меня.
Я сбрасываю слова слишком быстро. Так, как зудит и трясется будильник. В лихорадке яркого фанатизма.
– Итан, ты дрожишь, – да? Да. Наверное. Как будильник? – Успокойся, пожалуйста, эй?.. – Теперь слышу. Ты протянул руку и сжал мою ладонь в алых складках. Снял заклятие. – Что не так? Почему ты так торопишься?
Я разглядываю наши ладони. Правда – это роскошь. Я тебе ее дарю, не глядя:
– Я хочу хоть что-то тебе дать.
Тают секунды в солнечных зайцах, прыжками по стенам, забегами меж пальцев. Твои как обычно горячие. Может, это оттого, что сам себе я всегда кажусь ледяным.
– И ты решил, что секс мне нужен в первую очередь?
– А что тебе нужно?
Позволяешь захватить твою ладонь. Перевернуть. Отвлечься на изучение каждого пальца, его мягкости, его грубости.
– Чтобы ты меня полюбил, торопыга. – Не вижу, но знаю: улыбаешься. Звучишь легкой усмешкой в уголке губ. – Считал самым безопасным местом во Вселенной и никогда никем не мог заменить. Вот что мне нужно в первую очередь. – Ласковый и простой. – Секс вряд ли приблизит меня к этому, верно?
Верно. Но уже не проверишь. Поздно.
– Ты останешься сегодня на ночь?
– Конечно, – тон слегка удивлен сменой темы, но от этого не лишен присущей тебе уверенности, – если ты позволишь.
– Тогда мы не пойдем на улицу.
– Ты имеешь в виду – ночью?
– Да, – я часто-часто киваю. Как ребенок. Правда-Правда. – Мы никуда не пойдем ночью.
– Почему?
– Чтобы ты понял, что все, что тебе нужно в первую очередь, у тебя уже есть.
Я по-прежнему играю с твоими пальцами. И никуда, кроме них, не смотрю. Так мне спокойно. Так я крою костры на своих щеках. И пылающую горящими углями честность. Обнажать душу куда тяжелее, чем тело.
– Я не понимаю.
Тихо, осторожно, на ощупь. Боишься спугнуть. Правильно, что боишься. Мне жутко страшно. Но куда ужаснее все время от тебя скрывать.
– Я хотел молчать… – в каком-то смысле, обижать, – прости, но я думал: пока ты не знаешь, у меня больше шансов считать, будто мне удается хоть что-то контролировать. – Пренебрегать доверием, поступками, словами, всем тобой. – Ты… хочешь быть незаменимым? – Я больше не могу пренебрегать и обижать. – И ты уже. То есть ты всегда. Ну, с самого начала. Я мог бы аргументировать, но… зачем, если я это просто знаю и чувствую? – Держи, родной. Все разблокировано и передано в твои горячие руки, в которых я зарываюсь своими пальцами и глазами, на тебя не смотря. – Тебе хочется быть безопасным местом? – Мое сердце в моих ушах. Яркое, беспокойное. Нервное. – Не может быть, чтобы ты не заметил, что рядом с тобой я стал позволять себе не выходить ночью на улицу. Так… это оттого, что мне с тобой… страшно не так сильно. Иногда совсем не страшно. – Мой указательный палец – как лента: пытаюсь невесомо струиться по линиям твоей судьбы. – Когда ты рядом, мне кажется, вокруг меня защитный купол. Точнее, он вокруг тебя, а я в нем, потому что рядом. И это… знаешь, это словно привилегия того, кого ты любишь. То есть мне просто повезло. Повезло, что ты меня полюбил. – Я перебираюсь к запястьям, твоим чистым обнаженным запястьям с ветвями голубого дерева под тонким слоем кожи. – Ты говоришь, что хочешь, чтобы я тебя полюбил. Так я ведь… – Теперь глаза тянутся к твоим, быстрее найти, быстрее показать, что: – Уже давно. – Мои пальцы больше не ленты. Я не смотрю, они сами. Маленькие ужи обвивают твои вены, накрывают собой в надежной сцепке. – Я тебя давно люблю, Чоннэ. И сильно. Так сильно, что мне все равно, как быстро мы будем двигаться и что именно ты захочешь со мной попробовать, потому что мое отношение к тебе уже не изменится.