Меня бьет по щекам очередной порыв ветра, и я резко задираю подбородок, жмурясь. Когда открываю глаза, пытаюсь видеть все, кроме тебя.
Ваша комната такая же, как моя с Марком. Две кровати по углам, два стола и окно. Марк приучен к солдатской дисциплине и порядку: у него все вещи почти по линейке и ничего лишнего. Как и у меня. Весь я отражаюсь только в своем убежище, а в комнате общежития зеркала занавешены плотной тканью чужой земли.
А вы с Коди заполнили это небольшое помещение пятнами своих галактик и красками личных текстур.
У нас с Марком комната серо-желтая с черными пятнами. Ваша – картина Джексона Поллока.
Я оборачиваюсь: над кроватью графического дизайнера полки все в рисунках и распечатках. Вещей там так много, что кажется, будто каждая – на волоске и хоть раз да падала владельцу на голову.
Твои полки переполнены с четкой дружеской солидарностью, только по большей части стопками книг и средствами личной гигиены вроде пузырьков с шампунем и гелем для бритья, которым отчего-то не нашлось места в ванной комнате. На следующие несколько минут мне удается отвлечь себя изучением фигурок игровых персонажей, что стоят разношерстной компанией слева от пены для бритья и экзотического дезодоранта.
Вы с Коди, видимо, не очень жалуете гардероб, раз все вещи разбросаны повсюду, перемешавшись, и найти твои я мог бы только по запаху. Как бы странно это ни выглядело. Не страннее того, что людей почти всегда выдают звуки, которые они могли, но глупо забыли проконтролировать.
Телефон на беззвучном, но кто угодно знает, что в нашем мире вибрация иногда куда громче крикливой мелодии. Уж так мы устроены. И ты тоже, Чон Чоннэ.
Я отключаю звонок, но шум уже вырвал тебя из лап сна и оставил ворчливо мычать что-то в подушку. Не сразу, но вынимаешь руки, вяло приподнимаешься, чтобы перевернуться, и падаешь на спину. Глазами все еще спишь, но тело пытается потянуться.
– Привет.
На всех этих ветрах голос у меня жутко дырявый. И тонкий. И слабый. Только для тебя все равно громко. Распахиваешь глаза и оборачиваешься, шурша тканью наволочки.
Я вроде взломщик и нарушитель, и только мне следует ловить тебя в купол своих зрачков, но выходит с точностью да наоборот.
– Итан? – голос хрипит, ты прочищаешь горло и тут же садишься, касаясь пола голыми ступнями. – Что ты… здесь делаешь?
Мне бы как-то поразвязнее сесть, опереться локтем о письменный стол, ноги набросить одну на другую, да что угодно, чтобы выглядеть королем сложившихся обстоятельств. Человеком, умеющим держать себя в руках, владеть ситуацией, держать… марку? Да. Именно держать марку. Только кого я обманываю.
– Выполняю просьбу твоих друзей. – Ни черта я не могу рядом с тобой и под этими широко распахнутыми глазами цвета черных морских ежей.
– Что?
– Они всю неделю предъявляли мне претензии, – способен только опираться плечом о спинку стула, крепко сжимать ладони в замке и контролировать голос, чтобы не просвечивал меня всего насквозь, – и просили с тобой поговорить.
– Они что?
Ты бегаешь взглядом по моему лицу, как по глади воды, ожидая, когда ныряльщик наконец покажется на поверхности.
– У тебя хорошие друзья, но бестактные.
Соображаешь недолго. А когда доходит, вздыхаешь и резко задираешь голову, рисуя полосы отчаяния на потолке.
– Черт, Итан, прости меня, – и смотришь на меня лишь мельком, а потом подпираешь коленями локти и закрываешь лицо ладонями, чтобы разгладить мышцы и покачать головой, что-то невнятно бормоча. – Я ничего им не рассказывал, правда, просто был не в настроении и… я… мне и в голову не пришло, что они могут… – видно, ты ищешь слово, обрываешь мысли, снова качаешь головой, удивленный и не ожидавший, – черт. Прости, пожалуйста…
Да за что? Что ты такого сделал? Я здесь не для порицания, я здесь, потому что
«япотебескучаюяктебехочуядурак»
– Почему ты не появлялся в университете всю неделю?
– Я… – зачем-то отводишь взгляд и бегло осматриваешь комнату. Потом себя: понимаешь, что без рубашки, шаришь в изножье кровати, – у меня нет настроения.
– Это как-то связано со мной?
Ты находишь футболку и не смотришь на меня:
– Напрямую.
– Твои друзья просили отказать тебе помягче.
– Отказать мне помягче? – просовываешь руки в застиранную серую ткань.