Твои прикосновения сыпят сахар мне за шиворот. Мне кажется, я висну в чьих-то зубах беспомощным котенком, покачиваясь на весу и вжав шею. Нежность твоих пальцев отвлекает от всего на свете, и я стою в центре всех твоих слов, пока они, подобно голограммам, виснут надо мной бестелесными 3D-изображениями. Я хочу их коснуться, но, возможно, и не нужно. Я без того переполнен твоей честностью до краев.
Ты такой обнаженный, искренний, полностью развернувшийся передо мной этой интерактивной картой созвездий. И я столько вижу теперь, столько понимаю. Вопреки тому, зачем я пришел, а пришел я, чтобы отдалиться, ты кажешься как никогда близким, родственным, дорогим. Неизбежным.
Своим. До каждой последней молекулы и завершающего атома. И все здесь, даже этот напористый ветер, твердит мне одно и то же: смотри, видишь его? Посмотри же! Это не любовь всей жизни, тупица, эта вечная жизнь всей твоей любви.
И я знаю, что начинаю плакать. Никакого шума, только тихая тайна прозрачной воды. Только нестерпимая тяга, с которой я позволяю себе не сражаться. Ты наконец поднимаешь голову. Очень медленно, а потом видишь эту мою тайну, ее секретные ленты до подбородка. Твои пальцы останавливаются, ты трактуешь по-своему:
– Тебе… неприятно?
Мне неприятно, что ты можешь когда-нибудь касаться так кого-то другого.
– Я хочу полежать с тобой.
Одна проигранная битва не изменит ход всей моей борьбы.
– Почему ты плачешь?
– Можно? – мне тоже побыть сегодня упрямым.
– А потом?
Я молчу. Ты все понимаешь.
Твой взгляд опускается куда-то в район моих ключиц и застывает там на очень долгое время. Я рассматриваю все твои детали, наблюдая за движением ресниц, волос и вздымающейся груди. Пока ты все-таки не отодвигаешься назад. Пока не ложишься, прижимаясь спиной к стене.
Темнота собирается за окном, как и глухие отзвуки соседей за стенами. Я снимаю кроссовки. Я смотрю тебе прямо в глаза. Я ложусь рядом. В тесноте одной студенческой кровати мы совсем близко. Расстояния между – как с одну толстую книгу. Опускаюсь щекой на подушку и вдыхаю. Ты делаешь то же самое. Темнота собирается за окном, как и глухие отзвуки соседей за стенами.
Твоя постель пахнет тобой. Она мягкая и удивительно теплая. Воспаленное сознание посылает грубые мысли, и вот я уже хочу лечь в нее вместо гроба, когда придет время. В эти простыни и в это одеяло. Видел ли ты смерть более уютную? Темнота собирается за окном, как и глухие отзвуки соседей за стенами.
Я смотрю на тебя, прижимаю руки к груди и не могу поднять, чтобы стереть оставшиеся слезы. Ты в легком калейдоскопе соленой воды. Жмурюсь, чтобы сморгнуть и увидеть тебя всего. Ты смотришь, ничего не скрывая. Со всей печалью, какую тенями отражает лицо, и нежностью, оставшейся там на самое длительное дежурство. Темнота собирается за окном, как и глухие отзвуки соседей за стенами.
А мне вдруг кажется, что это все, что мне дано. Этот миг. А дальше – ничего. Что-то прежде рухнувшее внутри дергает меня за волосы, царапается в висках, лопает пузыри в груди. Я думаю, что рассыплюсь чуть позже. Потом. Когда закончится моя целостность. А пока мне стыдно и мне тяжко. А пока это твое тепло – словно последний обед перед смертной казнью. Я не голодный. И это, конечно же, ложь.