– Хочешь меня поцеловать?
Темнота собирается за окном. Ты мотаешь головой.
– Мне сегодня снилось, как ты меня целовал. – Кровь и боль. Но во сне я впервые не боялся.
– Я хочу тебя поцеловать, когда ты действительно этого захочешь.
– Это сейчас.
– Неправда.
– Хочешь, займемся сексом?
Твоя ладонь на моих щеках.
– Когда ты действительно этого захочешь, – осторожно, тихо-тихо стираешь большим пальцем подсыхающие слезы.
У меня нет сил. Я трусливо отворачиваюсь, сбрасывая твою ладонь. Темнота уже собралась за окном.
Рука скользит, касается живота. Мышцы напрягаются, ты узурпируешь, подтягиваешься совсем близко. Вплотную. Тебя так много, что жмурюсь, внутри дрожу и пьянею. Я чувствую твои губы на затылке, чувствую легкий мокрый поцелуй и теплый нос по чувствительной коже шеи. Ты зарываешься, как щенок, со всеми удобствами, вплетая в себя, и, когда все затихает, когда из движений – только твое размеренное дыхание на шее, тогда я окончательно таю и оседаю в этих твоих руках и формулах. Мне хорошо.
Мне никогда в жизни не было так хорошо. Запахи собираются в горле, и я сотрясаюсь внутри. Я нахожу твою руку. Я накрываю ее своей. Чувствую, как сплетаешь пальцы. Ты теплый. Я теперь тоже.
Мне никогда в жизни не было так хорошо. Я никогда в жизни не засыпал вот так. В объятиях, которые способны меня убаюкать. Я никого не подпускал так близко. Я никогда в жизни не просыпался в половине второго, распахнув глаза не в своей постели.
Мы спим уже несколько часов. Свет выключен, на соседней кровати под одеялом тихо дышит Коди. Ты все так же прижимаешься ко мне, я все так же прижимаюсь к тебе. Я никогда в жизни не чувствовал себя таким
защищенным.
За окном ночь, в просвете под дверью желтые коридорные монстры, я их слышу, я их боюсь. Я никогда в жизни не думал, что им тоже может быть страшно. Что они могут бояться.
Тебя.
Они прячутся по углам. Но не уходят. Они не глупые. Им известно, что ты значишь для меня слишком много, чтобы я перестал тебе отказывать. Они уже в курсе, что рано утром, покуда ты с соседом будешь спать, я осторожно выберусь из твоих объятий и уйду. Сяду в поезд и поеду домой. Они знают.
Знают, что когда я сказал, что хочу, чтобы ты меня поцеловал,
то не солгал. Потому что «япотебескучаю» и очень «ктебехочу». Но самое главное: потому что
«ядурак». Дурак, который влюбился.
То есть самый глупый из дураков.
18
Когда мне было семь лет, я загадывал одно и то же каждую ночь и просыпался с этим желанием утром. Мне казалось, оно относится к чему-то магическому, из ряда вон выходящему. Несбыточному.
Откуда мне было знать, что желание видеть перед собой чье-то лицо, дотрагиваться до него, улыбаться в губы и хотеть добровольно поймать эти губы своими – это в порядке вещей? В семь подобное было от меня так же далеко, как и полноценная биологическая семья.
Тогда я был маленьким человеком, уверенным, что поцелуи задуманы как принудительный акт, и его, этот акт, необходимо перетерпеть в качестве испытания и цены за появление на свет. Вроде родился – значит в жизни тебя может целовать кто угодно и когда угодно, даже если тебе это ужасно не нравится.
В семь ребенок во мне связывал любую близость с принуждением и болью, потому что во время секса Миранда кричала так, будто ее режут.
Я легко терпел поцелуи, потому что страшила меня лишь возможность продолжения. Фильмы назывались «для взрослых», и повзрослеть я боялся больше всего. Думал, едва стану старше, Эрик придет не только чтобы засунуть язык в мой рот и помастурбировать.
Когда мне было семь, я уже понимал, что в меня можно засунуть кое-что еще. И как больно при этом будет. Может, я не до конца понимал, чем отличен гетеросексуальный половой акт от того, какой мог выпасть на мою долю, зато мне здорово удавалось представить, как я умираю от боли прямо в процессе.
В семь лет у меня была мечта. Тогда я, конечно, мало что смыслил в любви, но это не мешало по-детски непосредственно хотеть когда-нибудь встретить человека, к лицу которого мне захочется приблизиться добровольно, губы которого я, вопреки всем правилам принуждения, захочу поцеловать сам. Я думал: вот будет чудо! Бунтарство, сенсация! Словно я зерно, брошенное в котел кислоты, чтобы быть уничтоженным, а наутро все бы раскрыли от удивления рты: потому что я вступил в реакцию с токсинами и, вместо того чтобы погибнуть, мутировал и разросся джунглями по всей лаборатории всего за одну ночь.