— Сколько же их тут…
— Больше сорока, — сказал егерь.
— Кто эти женщины, известно?
— Выжившая сказала, что все местные. Горожанки. Всех пытали и насиловали.
— За что? — спросил второй егерь. — Их-то за что?
— Она не знает. Сказала, что будто бы разведдиверсионную группу ХВБ в городе накрыли. «Серые» начали облавы устраивать.
— Командир, там мертвецкая, — показал рукой второй егерь. — Вся трупами забита.
— Пошли.
Длинный коридор. Камеры и трупы, камеры и чудом оставшиеся в живых. В мертвецкой, не смотря на холод, Масканина прошиб пот. Покойники были сложены штабелями. Десять тел вдоль, сверху десять тел поперёк, потом опять десять тел вдоль. И так пять рядов. Таких штабелей было около десятка, были штабеля и поменьше в высоту. Тела обезображены. В других комнатах мертвецы просто валялись как попало – на полу и на железных тележках.
— Ёп!!! Живая! — показал егерь на каталку в дальнем углу за перевёрнутым топчаном. — Шевельнулась…
Масканин подошёл. Сердце его ёкнуло, откуда-то рядом донёсся утробный рык. Через мгновенье он понял, что рычал он сам.
Девушка лежала на каталке совершенно нагая. Лицо в ссадинах, всё тело в синяках и в корках засохшей крови. Она ещё дышала, иногда с еле слышными хрипами. Она уже не жилец. Со вспоротым животом не выживают.
— Она же… — прошептал егерь. — Она же была…
— Заткнись! — Масканин вогнал бебут ей в сердце. — Всё… Отмучалась девочка.
На улице урчали моторами санитарные машины. Егеря грузили в них носилки с узниками. Ни криков, ни ругани, всё происходило в полном молчании.
С грузовиками прибыл полковой особист ротмистр Муранов, сопровождавший офицера ХВБ и двух представителей военной прокуратуры. То что эта двоица – вонпрокуроры не вызывало сомнений, их нестроевые мундиры выделялись даже в сумраке.
— Ты что, Макс? — спросил Муранов, прикуривая.
— Хандец…
Прокурорские переглянулись, а ротмистр отвёл Масканина в сторону и вновь спросил:
— Живых много?
— Иди сам смотри.
— Я-то посмотрю. А ты голову не теряй. Мне нужно знать, сколько машин ещё пригнать надо.
— Этих не хватит, — махнул рукой поручик. — Слушай, ротмистр, там в одной камере пыточная… Наших там расшматовали…
— Сфотографируем. Потом фотокарточки на опознание в пятьдесят первую дивизию отправим. Ну и к нам в полк. Или даже в бригаду.
— Одного я опознал. Прапорщик из батальона Котельникова. Я у него неделю назад в маршевой роте егерей отбирал. Он после ранения в ЗП попал, говорил, что с трудом в переменные перевёлся.
— Фамилия как?
— Да не знаю. Не спрашивал. Сказали Юркой звать, так и звал его по имени.
— Ладно. Скоро сам узнаю. Мне надо чтоб ты экскурсию устроил. Видишь прокуроров?
— Индюков этих водить? Неа, нахрен оно мне надо.
— Эти индюки, как ты их назвал, из управления фронта присланы. Они всё зафиксировать должны. А этот гауптманн - из управления пропаганды ХВБ. Тоже фотографировать всё будет, да записывать.
— Да пусть сами идут. С меня хватит.
— Гауптманн пойдёт, ему не привыкать. А эти… Они настаивают, чтоб ты присутствовал, как командир подразделения, взявшего тюрьму.
— Что надо подпишу. Но пусть они сами… У меня своих дел по горло.
— Ну как знаешь.
Вдруг прозвучал близкий выстрел. Масканин обернулся.
— Кто стрелял?!
— Во внутреннем дворе! — крикнул в ответ один из егерей.
— Потом договорим, — бросил Максим Муранову.
Во внутренний двор тюрьмы были пригнаны пленные велгонцы из 1436-го пехотного полка. Их заставили разрывать могильник, по краям которого были выставлены три найденных в тюрьме прожектора. Жалюзийные решётки на прожекторах были почти прикрыты, поэтому свет не слепил и достаточно разгонял темноту. Егеря, стоявшие в оцеплении, не столько охраняли пленных, сколько следили за местными женщинами, с воем порывавшихся броситься к могильнику. Сквозь женский плач поручик с трудом различал причитания хаконок, надеявшихся отыскать тела родственников.
Кирками, ломами и лопатами пленные усердно всковыривали смёрзшуюся почву. Они спешили, подгоняемые пинками и угрозами. Верхние пласты земли были уже сняты, показались первые слои тел. Масканин отвернулся, отвлечённый маячившим на крыше егерем, сбросившим велгонский флаг с флагштока под самым козырьком крыши. Проследив падение знамени, поручик повернулся обратно. Чёрт возьми! Ему показалось, что не стало хватать одного из пленных. Так и есть! Тот лежал на краю воронки, истекая кровью. Кто-то из егерей его прирезал.