Двойные «шахматные» катки на широкой гусенице. «Броненосец» переваливает через окоп. Замёрзшие пальцы нащупывают дырку в фильтре противогаза, он не смог вдохнуть – душила бессильная злость на проклятый осколок и контузию… Неясный силуэт в чужой шинели. Велгонский сапог, опускающийся на лицо…
29
Глава 15
База «Пустошь-3». Лето 153 г. э.с.
Вопреки всем ожиданиям, этот вечер не грозил выдаться скучным. Не придётся больше бесцельно слоняться по базе или от нечего делать валяться на койке в кубрике, как это было все последние вечера. Максим был бодр и свеж, поэтому приглашение заглянуть в гости к главе экспедиции он воспринял с радостью. Это было именно приглашение и именно в гости. То есть, предполагалось, что он может и отказаться. Естественно, отказываться он не собирался, коль долгожданная возможность разнообразить своё свободное время сама плыла в руки. До сего момента его как-то и не спрашивали, а хотелось ли ему целую декаду проводить взаперти в медизоляторе, просто взяли и поместили туда, ничего не объясняя. Это потом всё объяснили, когда выпустили. А после не спрашивали его согласия, когда подвергали каким-то поначалу непонятным исследованиям с использованием странной аппаратуры. «Так надо», – говорили ему. Наконец, когда его поселили в отдельный кубрик в жилом блоке, оказалось, что и с Михалычем он не может толком пообщаться – того часто и надолго куда-то уводили.
— Я который день на уколах, — пожаловался крепыш после приветствия и обмена «как поживаешь?», когда они случайно пересеклись в коридорах. — Весь зад мне искололи. Теперь и присесть не могу.
Так что, в последние дни Масканин был предоставлен самому себе и всё больше хандрил. И скучал. Правда был в этом и положительный момент – каждый раз, когда он маялся скукой лёжа на койке, изнывая от ничегонеделанья, к нему сперва понемногу, а потом подобно снежному кому стала возвращаться память. Обрывками и несвязанными образами. Но и это уже что-то! Длинные дни тянулись один за другими, и вот однажды посреди ночи он догадался как подобрать ключик к собственному прошлому. От мысли об очередной процедуре ментоскопирования становилось тошно, но уж лучше так - по своей воле и по своей подсказанной чутьём методике.
Штурм Тарны. Память стала открываться начиная с него.
И вот всё позади. Он испытал во истину немалое облегчение. Ещё в лагере, с той поры как он «очнулся», его терзали неясные сомнения. Не понимал он, как мог в плен попасть. Ведь сдача в плен означала потерю чести и тогда как жить дальше? Сдаться – неслыханный поступок, перечёркивающий весь воинский путь. Другое дело попасть в плен раненым и бессознательным, тогда и сраму нет. И вот развеялись, наконец, глодавшие сомнения. Вспомнился тот трижды проклятый бой под Лютенбургом в тот морозный январский день. Вспомнился во всех красках и подробностях. Встал перед глазами расплавленный от горячих гильз и прогоревшего ствола пулемёта снег. И бессильная злость оттого, что пробита стальная оболочка фильтра противогаза, глаза давно жжёт и почти ничего не видно, а воздуха в лёгких почти не осталось…
Потом прошли ещё два длинных дня, что он был предоставлен сам себе. Ему возвратили клинок, да в придачу выдали обычный армейский 7,7-мм «Воркунов» - ничем не примечательный, самый распространённый пистолет в Новороссии. На базе все ходили с оружием, даже у медсестричек под халатами можно было разглядеть контуры кобуры. Народ на базе был общительный, многие охотно с ним болтали, если не были загружены работой, но на все вопросы о своей дальнейшей судьбе, он получал вежливые, обтекаемые и ничего не значащие ответы. Вот и приходилось скучать, а бороться со скукой было нечем – книги и фильмотека оказались для него под запретом, радиоприёмников вообще не имелось, не было и чего-то вроде кают-компании, где бы можно было найти партнёров в карты, шахматы или бильярд. Странный запрет на нормальный человеческий досуг объяснялся простым словом – терапия. Хорошая, чёрт подери, терапия! А главное, действенная, если не свихнёшься от безделья, то с амнезией точно расстанешься. А если к этой самой терапии да добавить то чудаковатое кресло с колпаком? При мысли о котором до сих пор дрожь пробирает, когда местные эскулапы довольно бесцеремонно рылись в его мозгах. А может и в мыслях? Как знать, как знать. Главное, что память вернулась, Масканин теперь чувствовал себя полноценно.
С пребольшущим удовольствием он освежился в душе, надел свежую смену белья, тщательно выбрился самым настоящим станком, а не той желеобразной пенкой, которой приходилось растворять щетину в лагере. Сейчас казалось, что у неё и запашок-то был не приятен. Да скорее всего, так оно и было. Потом облачился в жёлтый комбинезон – такие на базе носили учёные. Непонятно почему ему выдали именно такой комбез, ведь он никаким боком учёным не был. Неужели на складе никакого другого не нашлось? Куда понятней было бы, получи он комбез проходчиков, ну или технарей, да хотя бы и медиков, раз по сию пору находится в их загребущих руках. Ерунда, конечно, это всё, но почему-то в этом жёлтом облачении он ощущал себя немного неловко. Напоследок оглядел себя в зеркало и остался доволен. Чист и свеж – нет, ну правда чувствуешь себя по-человечески.