Сержант медслужбы в запасе Косенко Т.В.»
Комбат отложил письмо и прикусил губу.
— Ну что скажешь? — спросил Муранов.
— Да что тут сказать? Думаю, что в ответ написать…
— Правду лучше не пиши. Пусть надеется. Ей расстраиваться нельзя.
— Ну ты даёшь, Жень. Можно подумать, она сейчас безмятежна… Да она места себе не находит.
— Это другое. Скажи лучше, зачем Масканина в тот госпиталь отпустил?
Негрескул окутался дымом и уставился немигающим взглядом на секретер.
— Знаешь… — наконец выдохнул комбат. — Кто ж знал, что велгонцы к Лютенбургу прорвутся?
— Хм… Давненько их мотопехота не делала неожиданных контрударов, да? И десанты давно в тыл не забрасывали?
— Да иди ты… Без тебя тошно.
— Ну-ну… — ротмистр стряхнул пепел в срезанную гильзу зенитного снаряда. — Что писать-то надумал?
— Как есть…
— А как есть? Что среди живых не числится? Что среди мёртвых не найден? Что в никакой другой госпиталь его отправить не могли? Напишешь, что в плен попал? Тогда почему его не освободили драгуны? Напишешь, что по показаниям пленных велгонцев, за мотопехотой шли «серые», которые делали какие-то уколы всем захваченным без сознания, потом штабелями грузили в машины и увозили… Так напишешь?
— А что написать тогда? — Негрескул уставился исподлобья. — Не писать то, не писать это… Про усыпляющие газы тоже не надо?
— Про газы пиши. Чтоб не давать повода к ненужным мыслям.
— Ладно, — кивнул сам себе комбат, — навру что-нибудь утешительное.
12
Глава 2
Сумеречная зона. Северо-восточнее от окраин Велгона. Лето 153г. э.с.
Протяжно и с надрывом тишину разорвал сигнал побудки, словно дребезжащей колотушкой долбанув по ушам. Начиналось ещё одно проклятое утро. Приходя в себя от такого пробуждения, обитатели барака безо всякого энтузиазма вылезали из нагретых собственным теплом коек.
Жестоко возвещая о начале нового дня, сигнал резко вырывал из сна даже почти окочурившихся. По садистски долго, он то противно дребезжал при затухании, то завывал на одной ноте. И это была только часть сигнала – в слышимом диапазоне. Была и другая составляющая – инфразвук. Неприятное, надо сказать, ощущение, когда будят таким вот образом. И втройне неприятно, если сообразишь, что и завтра тебя подымут точно также и что ожидает впереди лишь череда беспросветных однообразных дней. До самого конца – пока не сдохнешь.
Тупо уставившись в пространство, Максим Масканин какое-то время продолжал лежать ничего вокруг не замечая. Его била нервная дрожь. Ставшая уже привычной дрожь, которая вскоре так же привычно прошла.
Она всегда проходила быстро. Организм таким вот образом реагировал на инфразвук. Масканин ещё пытался сопротивляться этому воющему дребезжанию, цепляясь за остатки сна – доброго и безмятежного. Удивительно, но сон его всегда был спокоен, поэтому-то так не хотелось с ним расставаться. Нечто внутри отчаянно упиралось и словно вопило: «да оставьте же мой труп в покое!!!» Но тщетно. Как всегда тщетно. В покое его оставлять не собирались. Адский сигнал окончательно разнёс в пух и прах последние бастионы морфеева царства, заставляя нехотя вылазить в стылый воздух из-под тоненького, затёртого, никогда не стиравшегося одеяльца из синей полушерстяной ткани, заставляя оставить нагретую койку, чтобы потом плетясь полусонным, влиться в вереницу таких же заспанных, недовольно бурчащих, трясущихся от утренней зябкости людей.
А сигнал всё ревел. Не так громко, как казалось по началу, но въедливо.
Где-то рядом раздался грохот падающего тела. Потом ещё. Что ж, вот она привычная картина побудки. Так всегда по утрам – кто-нибудь да шлёпнется на старый скрипящий настил пола, неловко слезая со второго или третьего яруса коек. Максим уловил полагавшиеся после падений полуразборчивые неосмысленные проклятия. Слева, со второго яруса тихо и обессилено сползал сосед. Видок у соседа был ещё тот: кожа даже сейчас в приглушённом освещении выглядела как у двухдневного утопленника. Бывшая некогда белого цвета протёртая кальсонная рубаха заляпана ещё не до конца подсохшей блевотиной и кровью. Соседа рвало вторую ночь, он теперь не жилец.
Как сомнамбула, Максим направил ноги в разношенные тапки-шлёпанцы, машинально начал заправлять койку, пока ненавистный, всё ещё лютующий сигнал окончательно ни прогнал из головы щупальцы сна.