— Похоже, и я не курил. Никаких ассоциаций. Впрочем, я ни в чём не уверен.
— А приятно хоть? Думаю, курят, чтобы получать наслаждение.
— А самому?
Крепыш пожал плечами в ответ.
— Видишь, Михалыч, и я не знаю. Не могу сказать. Но думаю, всё же получаю удовлетворение хотя бы оттого, что эта сигарета для меня теперь признак свободного человека… хотя звучит бредово.
Крепыш ничего не сказал, лишь молча кивнул, как-то сразу погрустнев.
Масканин докурил и, потушив бычок о подошву ботинка, спрятал его в карман. Михалыч проследил за его действиями, при этом брови его поползли вверх.
— Во как! Знаешь, Макс, я бы не додумался. А банку тоже прикажешь в карман прятать?
— Зачем же? — Максим сделал важный вид, будто и не заметил иронии. — Забрось в один из ящиков. Окурок в банку. Свой я машинально в карман сунул.
Крепыш хмыкнул, вложил в банку свой окурок, подождал пока товарищ присоединит к нему свой, и перемахнул через борт «Дюркиса». А когда спрыгивал обратно, Масканин заметил у него кровоподтёк на разорванной штанине под правым коленом у самого голенища. Нехороший такой кровоподтёк. Масканин указал на него пальцем. Крепыш стащил сапог, закатил выше колена штанину и тут только поморщился, осматривая и надавливая пальцами вспухшую ссадину, из которой вместе с капельками крови сочился гной.
— Эх, зараза! Так, раз так тебя! — Крепыш полез обратно на БТР, а потом спрыгнул назад, держа в руках небольшие герметичные упаковки с тонкими однокубиковыми шприцами. Одну из упаковок он разорвал, вытащил крайний шприц и воткнул в край раны. — Хорошо, что сразу заметил их, когда велгонца обыскивал. Второй раз не полез бы по карманам шерудить.
Максим взял упаковки, порассматривал надписи на них. Нужное приобретение, полезное. Никаких названий препаратов и в помине. На нетронутой надпись: «противошоковое и обезболивающее средство», на второй: «антибиотик». Видимо, кто-то из особо умных велгонских начальников распорядился о таких вот незатейливых этикетках для своей армии.
— Дрянь дело, — пробурчал крепыш. — В воздухе всякой заразы полно. Не хватало потом себе ногу оттяпывать.
— Сплюнь лучше, — Максим сжал кулак, просунул большой палец между указательным и средним и направил этот кукиш крепышу прямо под нос.
Тот усмехнулся:
— Ты чего это мне в морду тычешь?
— Да так… Это само собой вышло.
— Ты суеверен?
Масканин дёрнул плечами, может раньше он и был суеверным, сейчас он ничего такого не ощущал.
— Ладно, Макс. Посидели, отдохнули, пора трогаться. А то я себя как-то туристом на привале чувствую.
С оружием, да обвешанный всеми трофеями, Масканин с трудом разместился на своём сидении. Штык он засунул в правый ботинок, ножен-то к нему не было, а цеплять к карабину мешали габариты водительского отделения. Крепышу было не менее тесно. Но он, как говорится, не за рулём, которого, конечно же, здесь не было, на тесноту ему было плевать.
Заметно потемнело. Масканин сразу дал газ на полную, ничуть не колеблясь гнать на максимальной, когда стремительно темнеет, а включать фары равносильно самоубийству. Деревьев он не боялся, на такой скорости БТР сшибал их не замечая, да и не росли здесь могучие необхватные исполины. А боялся он в наступающих сумерках угодить в какой-нибудь крутой овраг. Тогда всё. Даже если живой очухаешься, то наверняка весь переломанный. Рискованно конечно, но куда в их положении без риска?
— А скажи мне, Макс, — крепыш зажал в коленях карабин, пытавшийся вместе с сумками при бесконечной болтанке обрести свободу, — ты ведь, конечно, тоже из Новороссии, как и я?
— Тоже.
— А откуда родом?
— Хм… — замялся Масканин. — Смутно как-то в голове… Не помню. Но очень хотел бы вспомнить.
— А я вот, вишь какое дело, вспомнил, откуда я… Из Вежецка. Мы с тем Максом, с тёзкой твоим, в одном дворе жили. Даже в одной трёхэтажке… Да, парень, — на его лице отразилась мечтательность, — наш Вежецк – город солидный, скажу я тебе, даже пятиэтажные дома имеются, прям как в столице… Вот когда увидел, как рыжий Макс, помяни Боже его своим словом, как он рухнул на землю и зарыдал, словно малец, тогда вот, кажись, всё вспомнил. Такая, знаешь, на меня тогда злость нашла, думал – всё, сломался парень, раз нюни пустил. Ан-нет, удара по морде хватило.
— Может и не его вина, — рассудил Масканин. — С нашими мозгами такое сотворили, что если б не бомбёжка… и не растерянность серых… мы не то чтобы вряд ли, никогда, думаю, не вырвались бы. Надо бы летунов отблагодарить… Если с ними свидеться доведётся.
Михалыч согласно кивнул, ведь если бы не бомбёры, сидеть им в лагере и по сию пору. Именно бомбы показали, что охранники могут бояться и их можно убивать.