А Масканин самую малость удивился своим же словам, что назвал охранников «серыми». Ведь почти всегда он видел их, собственно, в серо-синих защитных химкостюмах, в которых больше было как раз синего. Потом припомнил, что всё же не редко видел их серые однотонные мундиры, как сегодня утром, например, или в медблоке на рекондиции. Следом припомнил, что зенитчики, почти чудом не успевшие его сжечь в БТРе, носили пятнистые камуфлированные ХЗК поверх выглядывавших таких же пятнистых кителей. И уж как озарение, из глубин памяти пришло знание – «серыми» называли охранные части в самой велгонской армии, и даже ещё презрительно – «падальщиками», потому что помимо охраны мостов, электростанций, лагерей, тюрем и всего прочего, (занятие, в общем-то, в любой державе полезное), серые нередко ставились на передовой позади армейцев и не гнушались стрелять в спину своим же.
— А как вы вместе сюда попали? — Масканину стало интересно. — Сначала соседи по двору и дому, потом, наверное, однополчане?
Крепыш откинулся на спинку и задумался. Минуты две прошло, прежде чем он ответил:
— Нет, на фронте я точно не был. Меня не брали. Я литейщик и довольно классный… Только не думай, парень, что я хвастаю… У меня бронь, вообще-то, на заводе была. А вот как попал сюда, да ещё с Максом рыжим, ну хоть убей, не пойму. Он-то студентом был, значит. Со старшеньким моим репетиторством занимался. Тот тоже в студенты готовился… — он скривился как от кислого и пожал плечами. — Да уж, не ладно что-то у меня в башке. Кажись, провалы в памяти.
— Все мы такие… Может, ты просто не помнишь, что со студентом добровольцами пошли?
— Ага, — вякнул крепыш с иронией, — да на кой мне в добровольцы идти? Я на своём месте больше пользы приносил. А Макс рыжий… Так он, это… когда выучился бы, инженером к нам прийти хотел. Так что, не складно, парень, с твоими добровольцами. Разве что… — он замолчал в мучительном ступоре обрывков воспоминаний. — Эвон как! Похоже, сраные калабыри руку приложили, с них станется…
— Не понял. Что за калабыри?
— Да предатели… Словечко ненашенское такое… Дерьмовенькое такое словечко… Вспомнил. Коллаборационисты…
— В смысле? Оккупация что ли была?
— Ну да, была. Под конец зимы в аккурат. Не знал? Фронт когда прогнулся, так и велгонец в Вежецк вступил.
— Не знаю… Не помню нихрена.
— А калабырей этих я с самого начала невзлюбил, когда их велгонцы на самоуправление поставили. Ведь при канцлере как было? Я в неделю по два четвертных серебром мог зашибить. А потом – нате вам, Вежецкая Республика! В кассе бумажек получишь и бежишь трынькать, а то завтра за них хлеба буханку не возьмёшь. Так ведь в кассе раз в неделю жалованье. То, что копил на чёрный день – тоже не бесконечно, хорошо ещё, не всё раньше в банк ложил. У иных сбереженьяца реквизировали. Вот словечко ещё модное… Тьфу! А у нас, работяг простых, поостереглись. Но выдают – опять бумажки. Сложишь их в кассе, бывает, пачками в сумку и идёшь пожрать купить в магазины да в злые очереди. На рынке нынче от бумажек носы воротят, всё больше мена в ходу, а лучше монетки старорежимные, золотые и серебряные, у кого остались. Так-то вот… Однако если республиканцы нас захапали, тогда почему мы у велгонцев? Не понятно всё это. Моя память тут молчит.
Крепыш закончил отповедь и закурил сигарету, предложил вторую Масканину. Максим отказался. Он обдумывал услышанное. Его память, если так можно сказать, молчала ещё больше, чем у крепыша. Он знал, что воевал с велгонцами, только никаких подробностей вспомнить не удавалось. Одни только смутные образы. Про Вежецкую Республику же и про отход фронта он не знал ничего.
— Слушай, Михалыч, а давно это случилось?
Крепыш хмыкнул, глубоко затянулся и ответил:
— Ну ты даёшь, Макс, в самом деле! Говорю же - перед самой весной. Или год какой нынче сомневаешься? Пятьдесят третий был. То есть сто пятьдесят третий эры стабильности.
— Угу… — Масканин с силой провёл ладонью по лицу, словно это могло помочь развеять туман в голове. — А с Велгоном как? Ну при этих ваших калабырях?
— А никак с велгонцами. Мир – не мир, сразу не поймёшь. Скорее мир. Республика, считай, на их штыках держалась. Ну и своей паскуды хватало. Когда они, значит, свою республику провозгласили, тут и началось. Бардак такой начался, что ты! Сплошные налёты, стычки, мародёры, дезертиры. По ночам грабежи, реквизиции, аресты, расправы. Но велгонцы, отчего-то, быстро остановились. Дальше на юг они упёрлись и всё… Как поделано. Уж и артиллерии сколько через Вежецк натянули к фронту, а хрен в итоге. Но велгонец в дела калабырей не лез. В народе слухи ходили, что депутаты казной откупились. Может и правда, чёрт их знает. Мне, парень, тоже не понятно, отчего это мы у велгонцев очутились.