-Там, на Кальваде, все не так. Даже ночное небо другое,- витая где-то в своих мыслях произнесла девушка.
-Что? Откуда ты знаешь? – она резко повернула к нему лицо и уткнулась в широкую и такую знакомую грудь. Она поднималась и опускалась под силой его дыхания, чем напоминала колебания могучего потока. Энн хотелось, как когда-то положить голову на нее и закрыть глаза, забыться. Она прикрыла глаза, сдерживая порыв, понимая, что этим шагом вернет все назад.
- В твоем запахе появились новые нотки, а это говорит о том, что в организме идет перестройка,- и он снова прижал её к себе.
-Я не уйду никуда от тебя, как бы ты этого не хотела. За эти два года я понял, как тебе было больно от неожиданного моего исчезновения. Да, тогда я был не прав. Во мне взыграла ревность. Я только ощутил, воспринял тебя как свою женщину и звериный инстинкт собственности овладения самкой оказался сильнее разума. Мне почему-то казалось, что ты тоже ревновала меня и решила показать это мне. Я даже не придал твоему виду политическую окраску, игру. Это я сейчас понимаю, что тогда ты была одна против всех. Но я был одурманен и не видел реальности происходящего. Я знаю – это не оправдывает мой поступок и тем более делает меня не дальновидным политиком. Хоть мы и прячем эмоции и чувства, но они все равно управляют нами,- он прижимал её к себе, а она и не старалась вырваться, пряча лицо на его груди.
Они оба чувствовали одну и ту же боль. Они не могли отказаться друг от друга и что-то изменить.
-Виирд, на днях мы с Террой и другими нагайнами уйдем на Альтарию, а затем на Терру. Её нужно расширять и высвобождать всех людей. Да и с так называемой войной, нужно разбираться.
-Ты хочешь уйти без меня?- тихо произнес наг, все еще смотря вдаль поверх её головы.
Неожиданно он поднял её голову, глядя в глаза нежно и в тоже время страстно поцеловал. Он целовал её не так как всегда. Его губы ласкали её, наполняя их нежностью и в тоже время какой-то внутренней страстью. И прежде чем её мысли успели вернуться из далеких странствий, руки его обвились вокруг нее, уверенно и крепко, как много лет тому назад на темной дороге. И нахлынула беспомощность, она почувствовала, что сдается, почва уходит из-под ног и что-то теплое обволакивает ее, лишая воли. Виирд запрокинул ей голову и, прижав к своему плечу, поцеловал — сначала нежно, потом со стремительно нарастающей страстью, заставившей ее прижаться к нему, как к своему единственному спасению. В этом хмельном, качающемся мире его жадный рот раздвинул ее дрожащие губы, по нервам побежал ток, будя в ней ощущения, которых она раньше не знала и не думала, что способна познать. И прежде чем отдаться во власть закрутившего ее вихря, она поняла, что тоже целует его. Сначала Энн пыталась оттолкнуть его.
-Перестань... пожалуйста, я сейчас лишусь чувств, — прошептала она, делая слабую попытку отвернуться от него. Но он снова крепко прижал ее голову к своему плечу, и она, как в тумане, увидела его лицо. Широко раскрытые глаза его страстно блестели, руки дрожали, так что она даже испугалась.
— А я и хочу, чтобы ты лишилась чувств. Я заставлю тебя лишиться чувств. Ты многие годы не допускала, чтобы это с тобой случилось. А я потакал тебе в этом. Я не хочу больше видеть в тебе маленькую девочку, я хочу наслаждаться телом и страстью любимой мною женщины, моей королевы. Ты всегда ей была для меня и всегда ею останешься. И даже через сто или тысячу лет я не отдам тебя дракону,- шепча все это, он продолжал свой страстный безумный поцелуй.
Виирд чувствовал необыкновенное волнение в крови своей — никогда Энната не казалась ему столь прелестною, никогда объятия ее не трогали его так сильно, никогда ее поцелуи не были столь пламенны. Она ничего не знала, ничего не подозревала, ничего не боялась — мрак вечера питал желания. Небо, усеянное звездами, пыталось подсмотреть за таинством любви, которое должно было вот-вот произойти, никакой луч не мог осветить предстоящее слияние двух долгие годы терпеливо ожидающих друг друга тел.
А в следующее мгновение, наг, подхватив девушку на руки, быстро переместился в спальню. Он знал: стоит ему поцеловать девушку, слиться с её тленным дыханием свои не умещающиеся в словах мечты, — и прощай навсегда божественная свобода полета мысли.
Виирд задыхался; все тело его трепетало. Но это было не трепетание юношеской робости, не сладкий ужас первого признания овладел им: это страсть в нем билась, сильная и тяжелая — страсть, похожая на злобу и, быть может, сродни ей...