Сергей ЯКОВЛЕВ
НА ЗАДВОРКАХ "РОССИИ"
ХРОНИКА ОДНОГО ПРАВЛЕНИЯ
Такой образ жизни сделал, по-моему, мир слабым и отдал его во власть негодяям: они могут безбоязненно распоряжаться в нем как угодно, видя, что все люди, желая попасть в рай, больше помышляют о том, как бы стерпеть побои, нежели о том, как бы за них расплатиться.
Никколо Макиавелли
Когда приезжие авторы спрашивали по телефону, как найти редакцию "Нового мира", я часто отвечал для краткости:
— Пушкинская площадь, на задворках "России".
"Россия" — это некогда широко известный столичный кинотеатр (теперь его затмило разместившееся в том же здании шикарное казино "Каро"). Находится он прямо за спиной памятника Пушкину. А с тыла к "России" вплотную примыкает старый четырехэтажный кирпичный дом. Если обойти кинотеатр слева и завернуть за угол, как раз окажешься перед дверью "Нового мира".
История, которую я собираюсь здесь рассказать, полна для меня драматических событий и тяжелых переживаний. Кому-то, впрочем, она может показаться очень даже веселой: с какой стороны смотреть. Немало времени утекло с тех пор, как я покинул редакцию "Нового мира", но стоит нечаянно наткнуться на журнал и увидеть, что он печатает сегодня, или встретить кого-то из старых новомирских авторов, или в пачке нарочно подальше задвинутых бумаг краем глаза выхватить знакомое имя — и сжимается сердце, и опять не сплю ночами. Да что там, никакого специального случая и не надо: достаточно включить вечерние новости — и с экрана польется то самое, давно, казалось, забытое, от чего тебя несколько лет подряд колотило и лихорадило.
Вот вам и причина, заставившая меня приступить к этому во всех отношениях неблагодарному труду. Есть неодолимая потребность сбросить наваждение не только пережитого в "Новом мире", но и всей обступающей нас "кажимости" с ее тотальным глумлением.
Сознаю, что с выходом этой книги я приобрету массу врагов и едва ли хоть одного сторонника; более того, многие из прежних знакомых и друзей от меня отвернутся. Люди не любят неожиданных встреч с зеркалами, боятся быть застигнутыми врасплох и вообще воспринимают свои поступки, жесты и слова совсем иначе, нежели это видится со стороны. Сознаю, что сам я оказываюсь в положении уязвимом и даже смешном: победителей у нас, как и везде, не судят, а к побежденным отношение в лучшем случае ироническое. Но я на это иду, потому что происшедшее с "Новым миром" дает, возможно, последний и самый важный урок, связанный с этим журналом — очень своевременный, если только не запоздавший. Частные события приоткрывают завесу над многим, что творилось в минувшие полтора десятилетия в целой стране. Механика, вплоть до вовлеченных в процесс человеческих типов и характеров, оказывается повсюду одна и та же.
Несколько слов о "характерах". Мне придется говорить о реальных людях, называя их подлинные имена. Это связано с непомерной ответственностью, накладывает тяжкие оковы, и ссылки на то, что к самому себе автор еще более безжалостен, чем к своим персонажам, ничего не меняют. Но иначе писать невозможно: ведь речь идет о деятельности широко известного журнала с реальными, из месяца в месяц выходящими номерами, в которых печатаются сочинения на самом деле существующих авторов и названы имена трудившихся в журнале редакторов. Измени я имена последних — останется название журнала; измени название — останутся литературные произведения, которые в некотором смысле тоже являются моими персонажами. По ходу дела мной цитируются рецензии, докладные записки, протоколы собраний, газетные статьи — все они имеют конкретные адреса, даты, подшиты в соответствующих папках или хранятся в личных архивах. Я опираюсь на подробные записи, которые вел по свежим следам событий практически ежедневно, поэтому даже диалоги и реплики здесь — подлинные.
Это что касается более или менее известных, публичных фигур. Немного иначе обстоит дело с теми, кто, играя в моей истории роли не последние, никак не проявил себя на литературном поприще. Речь идет об администраторах и технических работниках — завхозах, бухгалтерах, секретарях, юристах, машинистках и т. д. С одной стороны, имена этих людей, как хороших, так и дурных, большинству читателей ничего не скажут. С другой — представители этих вездесущих профессий знакомы едва ли не каждому и настолько зримо присутствуют в массовом сознании как типажи, что детальная прорисовка подлинных портретов будет только отвлекать внимание от существа дела. Именно поэтому я решаюсь изменить их имена, придать им обобщенные черты и вообще дать волю воображению — в тех случаях, где связанные с ними темные обстоятельства могут быть прояснены лишь художественными средствами. Считаю своим долгом заявить, что вымышленные таким образом персонажи ни с кого не списаны и не имеют прототипов: это всего-навсего ходячие функции, а не живые люди. Совпадения между ними и реальными участниками событий могут носить только случайный либо ролевой характер и ни в коей мере не затрагивают моральную и деловую репутацию последних.
Идеальных зеркал в природе вообще не бывает, всякое из них сколько-нибудь врет. Связь моя с "Новым миром" была настолько крепкой, а происходившие там события столь болезненно и подчас самым грубым, телесным образом меня затрагивали, что даже теперь, спустя годы, вспоминать о происшедшем спокойно и отстраненно я не способен. Все изображенные здесь лица пропущены через мое восприятие, показаны такими, какими их вижу я, а не какими создал (или замыслил) Господь, выражают не самих себя, а мое к ним отношение. Так что, получается, все они, без исключения — как вымышленные, так и реальные, — в той или иной мере мной придуманы.
Но довольно объяснений. В конце концов, как можно запретить нам видеть людей такими, какими мы их видим? Это естественное право человека. Как можно запретить обожать их или ненавидеть и во всеуслышание говорить о своей любви и ненависти? Как можно запретить их понимать (в согласии с ними или, наоборот, от противного), хотя бы пытаться понять?..
Это и есть правда, которую мы тщательно скрываем в повседневности. Это и есть дело писателя.
Вовремя нашелся и эпиграф: он вселяет мужество и говорит о том, что я на правильном пути.
ЗАЛЫГИН
В десятых числах октября 1994 года на старой подмосковной даче, которую мы с женой в ту пору снимали, затрещал телефон.
Звонила из "Нового мира" Роза Всеволодовна Баннова, секретарь Залыгина. Она сказала, что Сергей Павлович хочет со мной поговорить и ждет дома, в Переделкине, моего звонка.
К тому времени, надо сказать, звонки в нашей "берлоге" раздавались крайне редко. Я нигде не работал; мой медленно умирающий из-за отсутствия средств журнал "Странник" рухнул наконец окончательно. После событий 93-го, завершившихся отвратительным кровавым спектаклем в центре Москвы и позорными выборами, единомышленников среди прежних друзей и знакомых у меня почти не осталось.
Никогда не забуду, как 4 октября 1993 года на заседании клуба "Московская трибуна", членом которого я был с самого его основания А. Д. Сахаровым, сидевшая напротив меня Мариэтта Чудакова — давняя знакомая, благоволившая к моему журналу, — не замечая в этот раз меня и моих возражений, энергично убеждала собравшихся в необходимости самых крутых мер против "врагов президента и демократии". В эти часы на улицах и площадях уже разгоралось побоище. На другой день "Известия" опубликовали печально известное "открытое обращение группы российских писателей", подписанное, к сожалению, не только Чудаковой, Нуйкиным, Баклановым, Карякиным, но и, например, Виктором Петровичем Астафьевым... Напомню дух того послания: "Эти тупые негодяи уважают только силу. Так не пора ли ее продемонстрировать нашей юной, но уже, как мы вновь с радостным удивлением убедились, достаточно окрепшей демократии?" У одного из подписавших достанет нахальства меньше чем через два месяца с телеэкрана бросить народу: "Россия, ты сошла с ума!" — после того, как часть избирателей в бессильном отчаянии предпочтет ему и его компании откровенного шута Жириновского.