От меня отмахнулись как от полоумного, первым — сам Залыгин.
Тогда я отважно предложил ему направлять всех, кто будет еще звонить, ко мне, сам при этом, честно говоря, содрогаясь: во-первых, уже битый, а во-вторых, ну какой из меня переговорщик с бандитами!
— Спасибо! — серьезно поблагодарил проницательный Сергей Павлович.
Открыл: у редакции действительно есть небольшой наличный резерв, собирали на черный день еще при Филипчуке. Тогда ведь каждые полгода казались последними, подписка стремительно падала, рубли дешевели. Думали: пусть хоть месяц-другой будет чем в трудную минуту журнал поддержать... И проблема в том, что солидная часть этих денег в валюте (названо было 10 тысяч долларов) положена в банк на личный счет Хреновой, Сергей Павлович сам ее об этом когда-то просил...
— Как вы могли! — все в один голос.
Посовещавшись, решили: надо подать знак. И для этого прежде всего добиться от Лизы возврата в редакцию хранящихся на ее счету 10 тысяч.
— А затем уже, может, и трудовую книжку потребовать, — не удержался Залыгин от озвучивания заветного своего желания. — А захочет уволиться — так увольняйся!
И еще один план у него был: напечатать в большой газете (предположительно — в "Труде") заметку, которую он набросал заранее и теперь дал всем по очереди прочесть. Вот этот набросок:
"Как живет нынче журнал "Новый мир"?
Чем дальше, тем хуже.
Сколько мы ни хлопотали через Министерство культуры, через Комитет по делам печати: приравняйте нас, хотя бы несколько старейших толстых журналов, к учреждениям культуры, это автоматически освободит нас от уплаты некоторых налогов... Нельзя! Не положено! А почему "нельзя - не положено"? Что, толстый традиционный журнал играет меньшую культурную роль в жизни страны, чем небольшой какой-нибудь театрик? Но... наплевать нам на традиции русского общества и государства: нельзя, и только!
В результате "Новый мир" от государства ничего не получает и даже спонсоров не имеет — живет за свой счет, платит налоги, часть тиража продает ниже себестоимости.
Зато рэкетиры считают нас богачами: "Отдайте нам процент, иначе хуже будет — убьем!"
Какие же мы богачи? За все время моей работы в журнале (11 лет) никто из нас не построил себе дома, никто не купил машины.
Мне 83 года, только что перенес тяжелейший инфаркт с осложнениями. Работаю последние дни, только чтобы сдать журнал в порядочные руки и в порядочном состоянии, а тут звонки в постель: "Отдайте процент, иначе очень плохо будет!"
Один мой заместитель уже был избит во дворе редакции.
Должно быть, осведомитель-наводчик рэкетиров плох: потолкался рядом с бухгалтерией, услышал кое-какие цифры — и только.
И государство нас защитить не может и не хочет.
Получается так: кроме новой демократической цензуры, появилась еще одна новая — "рэкетирская".
Ну, что же: пусть мир узнает о новой постановке издательского дела в России.
Главный редактор журнала "Новый мир", академик РАН Сергей Залыгин".
Все согласились, что подобная огласка хотя мало чем поможет, но и не повредит. Машинописный черновик с собственноручной правкой Сергей Павлович передал мне, попросил поправить еще, что сочту необходимым, затем дать Розе Всеволодовне перепечатать и — в газету.
— Кого-нибудь еще поставить в известность? — спросил я. — Киреева?
Подумал.
— Поставьте.
Вернувшись в редакцию, я пригласил к себе Киреева и коротко изложил все, что узнал от Залыгина. Показал черновик заметки. Затея с публикацией ему не слишком понравилась, особенно фраза о "бухгалтерии" и "кое-каких цифрах": получается, мы сами признаемся, что у вымогателей есть все основания рассчитывать на поживу!
Розе Всеволодовне, в свою очередь, не понравились отчего-то "звонки в постель". История со звонками была ей уже известна и потрясения не вызвала:
— Да это же давно началось, зачем он сейчас такой переполох поднял?
Точным чутьем она угадывала, возможно, что огласка только развяжет шантажистам руки и возбудит новые провокации.
В конце концов статья была перепечатана с учетом всех пожеланий, но так никуда и не пошла. Залыгин позвонил и попросил ее остановить — видимо, у него к тому времени уже состоялись консультации с Киреевым и Розой Всеволодовной.
В ближайшую среду он, как обычно, приехал в редакцию, вызвал Хренову и о чем-то долго разговаривал с ней наедине. Вышел из кабинета веселый; заглянул ко мне, потирая руки, даже хотел сесть за компьютер и впервые попробовать что-то набрать (до того никогда в жизни компьютером не пользовался), но — позвали обедать... Видимо, первая часть операции с Лизой прошла успешно.
Больше к тем деньгам Залыгин никогда в разговорах со мной не возвращался. На время словно подзабыли и о шантаже — стараниями ли Розы Всеволодовны, не желавшей будить дремлющего врага, или по воле Залыгина, который мог что-то скрывать даже от секретарши, чтобы ее не травмировать... Зато напоминание оказалось сокрушительным.
Но до этого случились некоторые события, также заслуживающие внимания.
В конце августа, после моего возвращения из отпуска, Залыгин (перед тем снова угодив в больницу и на работе какое-то время не появляясь) пригласил к себе на дачу меня и Киреева. Я вновь поставил вопрос о наведении порядка в финансовых делах. К тому времени Спасский уже имел право банковской подписи. Все остальное не сдвинулось с мертвой точки.
Киреев — за старое:
— Может, не торопиться? Вот примут налоговый кодекс ...
Больному Залыгину не хотелось ничего менять, позиция Киреева пришлась ему по душе.
— Разве нельзя оставить все, как есть? — не унимался Киреев, когда мы с ним садились уже в машину. — В других журналах вообще в долларах зарплату и гонорары платят! Все так живут!
— Можно, наверное. Нынче многое можно. Но для этого сначала надо, как минимум, не бить друг друга по головам и не звонить с угрозами.
Он, как всегда, не услышал — не захотел услышать?..
Вскоре в отделе прозы возникла проблема: как заплатить гонорар немецкому писателю Кристофу Рансмайру за опубликованный "Новым миром" перевод его романа "Болезнь Китахары"? Договор давно подписан, а платить по нему Лиза отказывается. Киреев наседает на меня; я, зная по опыту, что своевольную Хренову очень трудно заставить возиться с переводами за границу, переправляю его к ней: пусть договариваются. В конце концов, публикация эта — целиком инициатива Киреева, а Рансмайр — его любимый писатель...
Ничего не получается. Тупик.
Как только Залыгин появляется в редакции, предлагаю собраться для обсуждения этой проблемы у него.
Залыгин дает Хреновой прямое указание: обеспечить пересылку. Должны платить — значит, заплатим, и все дела.
Лиза набычилась, молчит.
Киреев:
— Я вот размышляю, какие у нас еще есть возможности. Можно, конечно, больше не печатать зарубежных авторов или ограничиться доконвенционными публикациями...
Хренова (с готовностью):
— Нет, зачем же. Нет, надо печатать. Надо решать вопрос.
Киреев:
— Нет, я пока сам с собой размышляю. Если пересыласть гонорары трудно, надо ли нам ставить самих себя в неловкое положение? Есть разные варианты, давайте подумаем, какой из них предпочтительнее.
Хренова:
— Нет, мы будем решать этот вопрос!
Через какой-нибудь час после этого обмена любезностями в присутствии Залыгина Киреев вновь приходит ко мне:
— Я сейчас от Лизы, она говорит, что пересылать все-таки очень сложно. Может быть, отказаться от пересылки и поступить иначе?..
— Отказывайтесь. Поступайте. — Мое терпение на исходе. Ведь только что специально собирались, как будто все решили, после того как Киреев несколько дней меня этим терзал!
— Вот я и размышляю, какие у нас еще есть возможности? Можно, в конце концов, забыть про эти деньги и ничего не платить. Но это, наверное, не самое разумное, и Лиза со мной согласна. Мне нравится, что она сама хочет найти выход...
Он прекрасно знал, что под договором, заключенным по его настойчивой просьбе, стоит моя подпись.