- Привык все делать самостоятельно.
Воевода вздохнул.
- Да, такой недуг мне известен. Сам болею. Если что важное один могу сделать – один и сделаю. Плохие мы с тобой начальники, дьяк.
- Время такое. Никому веры нет.
Иринья сидела на носу лодки, закутавшись в ворох шкур и накидок. С последней стоянки она не сказала ни единого слова, только вздрагивала, когда с берега доносился треск веток и шорох листьев, будто пробирался там кто, то ли человек, то ли зверь, то ли чудище. Шубин пару раз подсаживался к ней, бросив весла, пытался говорить, но девка продолжала сидеть, молча и неподвижно, втянув голову в плечи и уткнув нос в меховой воротник.
- Н-да, - сказал воевода. – Такой крюк сделать, страх пережить, мухоморов нанюхаться, и все бестолку.
- Пока рано выводы делать, - возразил Макарин. – Ее видение было смутным. Возможно, оно еще поможет.
- И ты в это веришь? – фыркнул воевода.
Макарин не ответил. Он помнил подземный мрак и бесплотный голос, шепчущий про отшельника в высоком срубе. И не знал, что услышала и увидела там Иринья. Девка отмалчивалась долго, до самого полудня, да и на стоянке была немногословна. Буркнула что-то про потерянный след, какого-то следопыта да самоедское стойбище на излучине, а потом долго шепталась с Хадри, чертила на заиндевевшем песке знаки и символы, пока Хадри не осклабился и не закивал радостно, видать, вспомнив, где оно, это стойбище. Покинув озеро, они постепенно стали заворачивать на закат, а потом и на север, в земли самоедов.
- Ворожейство дело тонкое, - сказал Шубин. – Прямых ответов в нем не бывает. Одни намеки. И караван наш, стало быть, скрыт такой пеленой, что даже подземные духи его не замечают. Они только указали следующую остановку на нашем пути. Там все и узнаем.
Воевода проворчал что-то, сплюнул и отвернулся.
Лес постепенно исчезал, растворялся сперва в невысоком редколесье, потом в болотистых низинах. Река разлилась шире и теперь сверкала в лучах заходящего солнца, как серебристая лента, зажатая меж посеревших от стужи холмов.
- Сдается мне, разбойную крепостицу мы в стороне оставляем, - проворчал воевода, разглядывая окрестности.
- Твоя правда, - сказал Шубин. – Она там, на восходе, меньше полудня пути. Доберемся до стойбища, наймешь охотника с лодкой или нартами, он тебя и довезет до твоих казаков. Я бы, впрочем, не рассчитывал, что они тебя дожидаются.
- Это как? – вскинулся Кокарев.
- Когда мы их покидали, то слышали разговоры. По крайней мере часть из них хотела в Мангазею возвращаться, как только канасгетское войско подальше отойдет.
Воевода засопел, свирипея.
- Их можно понять, - продолжил Шубин. – Начальник в плен угодил. Вокруг дикари да разбои. Что им еще делать?
Воевода бормотнул еле слышно про «сгною в остроге» и погрузился в черные размышления.
- Не страшись, воевода. Заплатишь поболе, тебя и до Мангазеи довезут. Главное, идти сторожно, лучше топями да речными закоулками, куда лесные воины навряд ли сунуться.
- Топями, значит, - усмехнулся Кокарев. – Ты насоветуешь.
Шубин пожал плечами и отвернулся.
До места они добрались только к вечеру, когда солнце уже коснулось далекого затуманенного горизонта. Река здесь делала широкую петлю, огибая плоский мыс, и разделяясь на два протока. Длинный песчаный берег полого поднимался к низким зарослям березняка, перед которыми виднелись расставленные в беспорядке конические самоедовы шалаши.
Их было много, несколько десятков, маленьких и больших, высоких и низких, украшенных орнаментом или покрытых старыми дырявыми шкурами. К реке тянулись растянутые рыболовные сети. На берегу лежали кверху днищем почерневшие лодки.
- Это место, Иринья? – громко спросил Шубин.
Иринья хмуро разглядывала стойбище, берег, корявые деревья вдалеке. Потом указала на один из шалашей, на выцветших шкурах которого едва угадывались блеклые белые символы.
- Нам туда, - тихо сказала она и снова спрятала нос в меховой воротник малицы.
Лодка повернула к берегу. Стояла мертвая тишина, только свистел ветер и шептали пологие волны.
- Стойбище пустое, - прошептал воевода и достал из мешка самопал.
Людей на берегу не было. Не горели костры и не поднимался легкий дым над верхушками шалашей. Никто не вышел их встречать, когда нос лодки со скрипом уткнулся в лежалый мерзлый песок. Только облезлая псина бродила неподалеку, хромая на обе задние ноги.