— Ну ты сам-то как? — Утолив терзавшую мысль об исчезновении моих старых приятелей, многие из которых были возведены в ранг владетельных князей, решил полюбопытствовать о прочем.
— Хорошо, государь! Вернулся на той седмице из Теночтитлана, чёрен аки арап какой, даром, что зима. Поставил к Кайтенаю помощника добротного, учёт будет вести получше. Восточная земля по всему побережью впусте лежит, даром, что родит добро. Олег молвит, можно туда поселенцев словенских привезти.
— А в горах, говорят шалят?
— Баловство то, что ни день, то отряд ловят наши тоэны, боюсь и горы впусте станут. Но копи работают справно, государь, в казне свободного золота 17 тонн, серебра больше 60, последний приход ещё не свёл. Уж и монет наделали, за работу платим монетой, дорог понастроили, нынче зачинать будем железные дороги до Кочима и в Спокан, а дальше и на восток поведём. Но сколь не раздаёшь монет, всё опять в казну вертается. — Посетовал Тамило.
— Ты никак недоволен, что казна полна. В Чину отправляли купцов?
— Куда мне довольным быть? На то злато и серебро учителей не купишь, а в Теночтитлане, что ни день, то с ножом к горлу: «Вынь, да положь учителей». И тоже злато, серебро суют. Но я всё в казну сдаю. В Чину в прошлый год ходил Йэлт, вернулся — полны трюмы шелков, да чая.
— Ты все отчёты мне подготовь, я через седмицу буду, если дорога хорошая.
— Слушаюсь, государь, дорога — не изволь беспокоиться — чистим и поправляем всегда, только за Спокан не доходят руки.
— Это я заметил, пришлось два месяца на перевале зимовать, занесло дорогу так, что возницы посоветовали переждать. Ладно, пора в дорогу выступать, мои воины уже в сборе. Пока, Тамило.
— До свидания, государь, не токмо я, а весь Аркаим тебя заждался.
Возвращаясь к ароматам Родины. Едва закончились горы, как мы выехали к незнакомому мне предместью, которого два года назад и не намечалось. По моим прикидкам до моего замка ещё километров 15–20. Пока я думал, к нашему фургону подбежал парень и заорал, видимо пытаясь разбудить горы: «Государь!!! Мы тут!» Кто такие мы, я догадался, хотя парень был незнакомый.
— Не ори, я рядом. — По-стариковски кряхтя, вылез я из фургона.
— Ой, прости, государь, я же не знал, в котором ты фургоне, они все одинаковые.
— Ты кто, парень?
— Энрико Тамилович Гонзальев, писарь Директорского Приказа, за особые заслуги в учении принят Тамилой Борисовичем в отдел учёта податей. — Чётко отрапортовал паренёк, но видя что я молчу, добавил. — Сирота, отечество дано боярином от себя.
— Веди, писарь. — Велел я, с трудом сдерживаясь от смеха, открывая для себя всё новые именительные выверты нашей Родины.
Одинокая улочка, домов на тридцать, соседствовала с явно промышленной зоной. Размеры и убранство завода впечатляли. Особенно непривычно выглядел бетонный забор, который венчала спираль Бруно. Вероятно, это была одна из тех шарашек, которые описывал Олег. Выйдя из-за угла забора, столкнулся с картиной маслом: на уходящий в сторону Аркаима двухполосной!!! железной дороге стоял всамделишный паровоз с одним пассажирским вагоном и пятью пустыми платформами. Вокруг прохаживались кучки народа, часть которых я успел опознать.
— Папка!!! Папка приехал! — Навстречу мне, раскрывая руки, полетел худенький мальчонка.
— Добрыня, сынок. — Схватил его в охапку и крепко прижал к себе.
Государь должен быть сильным и мужественным, но слёзы радости полились сами собой. Держа Добрыню на руках, не мог смахнуть слёзы, застилавшие взор. Никогда бы не подумал, что способен на такое проявление чувств.
— Добрыня, не будь эгоистом! — Услышал голос брата, обращающийся к сыну, но по спине удар ладонью получил почему-то я.
Известно ли вам, что испытывает мягкий пушистый котёнок, попавший в руки десятка восторженных ребятишек, нет? До сегодняшнего дня мне это тоже было невдомёк. Когда, уже после полуночи, меня выпустили из нежных объятий, я просто вырубился, не сумев передать и толики накопленной нежности своим жёнам. Впрочем с утра обе жены были наделены любовью самым должным образом. Особенно учитывая, что дворовую девку, которую таскал с собой от Вильно весь год с лишним, оставил в Тлехитеке. А с тех пор накопилось достаточно вожделения за полгода труднейшего пути.
— Рассказывай, как там! — Начал пытать меня Олег, когда мы остались после завтрака одни.
— Ты про историю? — Уточнил я.
— Ну почти, ту то мы не помним.
— Согласен, удивительно, что мы не помним такого царя, как Фёдор. Не знаю, сколько он правил, но даже за те полтора года, пока я там резвился, весьма бурную деятельность развёл. Правда всё в мирном русле.
— Хах, потому и не помним, у нас же в истории только завоеватели одни остались. — Подтвердил брат.
— Толковый пацан, он мне сразу понравился, даже жалко, что его свергнут, хотя не понимаю, как и кто. Я, из-за этого, даже не стал к нему в Москву заезжать перед отъездом. Меня не поместьем, а целой вотчиной одарил, а я потом узнал, что на неё претендентов — один другого зубастей. Нам выстоять — плюнуть и растереть, а для Московии — сбережённая территория, с сильной армией на окраине.
— Ну это могло быть случайным ходом.
— Может быть. Есть один удивительный факт. Когда я уезжал, то виделся с Васькой, он мне рассказал, что Фёдор целых два университета учредил и профессора уже есть. Один московский — обычный, а второй Нижегородский — естественных наук, с упором на рудознатцев, правда назвал, засранец, факультет геологический.
— Предполагаю, кто-то ему подкинул секретную информацию по полезным ископаемым. — Ни на что не намекая, с простецким выражением лица сказал Олег.
— Можно подумать, я сам что-то знаю, так, сказал про медные руды на берегу Камы, гору Магнитную и богатства Урала в общем, золоторудных месторождений я не знаю, алмазов тоже. О, да, потом Басманову говорил про Курскую аномалию, но ему похоже было до фонаря. Мариупольское железо и донецкий уголёк для Па Тоя приберёг. А вот с университетами неувязка, я точно помню, что первый московский появился аж при Екатерине, думаешь врут историки или Федины университеты заглохнут не начавшись?
— Да хрен знает, через пару лет поглядим, — отмахнулся от вопроса Олег и с интересом спросил, — а разве Донбасс сейчас московский?
— Крымского хана, но! Хан сам по себе слабак, а вот турки, что его прикрывают — те сильны, как никогда. Я весь год мутил, мутил, да не вымутил. Будем надеяться, что у Па Тоя получится.
— Ты можешь толком объяснить, как ты собрался Крым захватывать, а потом ещё и удержать?
— Да легко: донцы, черкесы и ногаи московские — раз, свою армию будем потихоньку собирать — два, запорожцы — три, и изюминкой — православная конфедерация. — Я с гордостью любовался своей интригой.
— А мы точно на нашей земле, не в параллельной, что за православная конфедерация?
— На нашей, Олег, на нашей. В Речи, чуть что, сразу собирают какие-то рокоши, сеймы и прочую хрень. А есть ещё такая вещь, как конфедерация. Католики православных потихоньку давят, под московского царя они идти не хотят, а сами объединиться не могут. Но, если им дать сладкую цель, да ещё помочь, то вполне смогут и собраться, как минимум шляхта близкая к Вишневецким.
— Круто, а как потом делить Крым собираешься?
— Вот эта любимая забава у русских — делить шкуру не убитого медведя. — Я отчаянно хлопнул себя по колену кулаком. — Именно поэтому я с ними и не смог договориться в первый год. Вот ногаи с черкесами были готовы хоть сразу в рубку и потом уже делить. Там правда ещё есть проблема, мою вотчину Михаил считает своей, я бы ему её отдал, но как? Официально земля Московии.
— Вообще тупик?
— Да нет, в общих чертах решили. Всё, что южнее Дона — донцы, ногаи и черкесы, от Дона до Большого Утлюка — нам, остальное православной конфедерации, объединённой с запорожцами в новое независимое государство. Более того, я пообещал, что против турок будем сражаться вместе, а на Днестре поставим общий гарнизон. Там ещё есть один парень, молдавский господарь, если с нами пойдёт — будем гнать турок до Дуная.