— Скоро, не скоро, а когда-либо пришлось бы, — задумчиво отмолвил князь. — И ты прости меня, ведь если бы не сговор наш, ты бы так и жила с родными. Жалеешь, поди?
Он понизил голос до шёпота, посмотрел на свою молодую княгиню, будто в душу глянул. Александра вздрогнула, но сумела совладать с тревогой, протянула руку и тронула его ладонь своей.
— Нет, — прошептала она. — Нисколечко… Но… страшно мне. Как будто совсем иная жизнь, не моя, чужая… Ведь мне теперь не только за себя жить, а ещё и за маленького. Знахарка давеча сказывала, что я сына жду…
— Что сказывала? — изумлённо переспросил Всеслав. Встал с постели, опустился перед девушкой на одно колено, взял её тонкие, хрупкие руки в свои, взглянул ей в глаза снизу вверх. — Да неужто?..
Александра молча несколько раз кивнула. Всеслав рывком прижал её к себе, обнял, и некоторое время они молчали, чувствуя лишь сбитое дыхание и частое, торопливое биение сердца друг друга. За окнами скрипели ставни, завывал ветер, дождь стучался в мутные стёкла, где-то вдалеке сонно ворчал гром.
— Я и не знала, как тебе сказать, — наконец вздохнула Александра. — Мы ведь и были-то с тобою всего один раз после венца, видно, Господь всё-таки добр ко мне.
— Спасибо тебе, ласточка моя! — тихо воскликнул Всеслав. — Да хранит тебя Бог!
Девушка смущённо улыбнулась в ответ и опустила глаза. Едва подумав об этом, она вспомнила и первую ночь, что они провели вместе — после венчания, празднества, пира, затянувшегося дотемна. Осенний день был короток, и когда совсем стемнело и большую гридницу остались освещать только свечи в канделябрах, князь поднялся из-за стола сам и протянул руку своей невесте:
— Оставим их. И без нас напьются и напляшутся.
Всю дорогу до горницы на втором полу Александра не проронила ни слова, лишь когда Всеслав, теперь уже супруг, у самых дверей подхватил её на руки легко, словно пёрышко, перенёс через порог по обычаю и осторожно поставил на ноги, она вдруг вспыхнула, зарделась, опустила голову, часто и прерывисто дыша то ли от волнения, то ли от страха.
— Что случилось? Кого боишься? Меня? Перестань!
— Я… не могу, — Александра сморгнула непрошеные слёзы и вытерла мокрые дорожки на щеках. — Не могу…
Он ничего не ответил, да и что тут было говорить?.. С трудом уняв дрожь в руках, Александра опустилась на колени перед ним. По обычаю молодая жена должна была снять с мужа сапоги в знак покорности и верности. Мать рассказывала ей об этом, но Александра и не думала, что ей придётся это делать, хотя в глубине души знала, что всё-таки придётся. И в ту ночь долго не могла исполнить обычай, словно понимая, что именно так закончится её юность, что дальше будет совсем иная жизнь, и она станет уже не девкой вольной, а мужней женой. Вдохнула глубоко и как в воду прыгнула: решилась. Распутала тонкую шнуровку дрожащими пальцами — и заплакала…
А утром заплетала уже не одну косу, а две.
Свеча на столе догорала, сероватый воск таял, стекал на гладкую дощатую поверхность, застывал причудливыми фигурами. Темнота окутала небольшую горенку на втором полу терема, поздний вечер плавно обратился в глубокую беззвёздную ночь. Александра постыдилась своих дурных мыслей о супруге, ведь и вправду не мог такой человек, как он, быть связан с волхвами и колдунами. Александра знала, что Всеслав, как и она, ходит в храм на заутреню, в горнице своей хранит православные иконы и на сон грядущий молитву читает, хоть и креста не носит — говорит, что деревянная фигурка на шнурке от греха и смерти не спасёт, коли сам себя не убережёшь. В Бога князь верил, но как-то совсем иначе, нежели другие жители северного удела. У него Бог был не всемогущим и не чудотворцем, а человеком — едва ли не таким же, как все. И Александра, видя это и слушая его рассказы о вере, хотела так же верить. Однако для неё Господь был всем, всем миром и всей жизнью, и видеть в нём простого, земного человека у неё совсем не выходило.
Они снова остались вместе. Александра чувствовала, что с мужем ей ничего не страшно, никакая гроза — хоть и была православной, а всё же не могла не верить в приметы и суеверия, привычные с детства. От теплоты маленькой натопленной горницы, шороха дождя за стеной, от того, как супруг ласково гладил её по голове, точно маленькую, её вскоре сморило.