Всеслав поднялся на второй пол, оставил у себя тёплое корзно — на улице распогодилось, да так, что перед самой зимой было тепло, как в золотую осень, — вернулся, постучал в горницу Александры. Никто не ответил, он постучал снова — тишина. Подождав немного, вошёл сам, не дожидаясь позволения.
Александра всё ещё спала, так же, как и несколькими часами ранее, даже головы не повернула. Солнце уже светило вовсю, ровными отблесками ложилось на гладко обструганные доски пола, бликами отражалось в окнах: день вступил в свои права, и все уже давно были на ногах, но княгиня ещё не просыпалась, что показалось Всеславу непривычным. Обыкновенно она поднималась раньше многих, встречала рассвет, уходила к реке. А сегодня…
Он опустился на край постели подле неё, ласково провёл ладонью по щеке. Александра не проснулась, даже, казалось, не почувствовала ничего: ничто не дрогнуло в её тонком, спокойном лице, и только тогда Всеслав заметил, что она бледна, словно лён, и дыхания не слышно. Чуть приподнял её, встряхнул, держа за плечи, несколько раз позвал по имени — ничего. Только ресницы дрогнули, отбрасывая холодные голубоватые тени на бледное, почти побелевшее лицо.
Через несколько минут вся челядь была уже на ногах. Никто не знал и даже не представлял себе, что могло случиться, и хотя к княгине никого не пускали, все гадали, что же произошло. Никак не простая хворь, что-то совсем иное, отчего и излечиться не так легко будет, если вовсе удастся её спасти. И пусть Александра сама о том не догадывалась, её все полюбили за добрый и кроткий нрав и теперь тревожились за неё. Послали за лекарем — тот пришёл быстро, и до него уже долетела весть о случившемся.
Едва ли не все, кто был в то утро в тереме, столпились у лестницы на втором полу, ждали, что скажет лекарь. Кто-то шёпотом молился, осеняя себя крестным знамением. Всеслав молчал и оставался суров и спокоен, но все понимали, какую бурю приходится ему сдерживать. Наконец дверь горницы отворилась, на пороге появился старик-знахарь. Взгляд его был опущен к полу, морщинистые, чуть дрожащие, но крепкие руки — сцеплены замком.
— Княже, — он устало посмотрел на Всеслава из-под нависших седых бровей. — Зайди.
Всеслав поспешно вошёл, запер дверь, огляделся. Окно было распахнуто, по горнице гулял прохладный свежий ветер, повсюду терпко пахло сухими травами. Александра по-прежнему лежала на постели безвольной тряпичной куклой.
— Что ты… — Всеслав хотел было возмутиться, но осёкся. Метнулся к постели, сжал прохладную руку любимой. — Александра! Ласточка!
— Брось, княже, не скоро проснётся, — лекарь безнадёжно махнул рукой. — Кто-то ей сонного зелья подмешал. Кошачья трава, бузинные цветки, настойка ромашки, да ещё и водой чистой не разведённые — вот и спит, как мёртвая. К вечеру, даст Господь, получше станет, поглядеть надо.
Всеслав шумно выдохнул, сжал виски двумя пальцами. И когда же кто успел?
— А ведь она давеча из моего кубка пила, — вдруг вспомнил он и снова встревоженно взглянул на знахаря. — А я не стал…
И всё произошедшее за минувшее утро сплелось в единый узелок, сразу расставивший ответы по местам: кому-то нужно было, чтобы князь этим утром никуда из своей горницы не уходил. Кто-то передал кому-то грамоты, писанные для Изяслава. И Радомир ещё пропал, с давешнего вечера не показывался, и даже дочь его Милослава не знает, где он.
— Спасибо тебе, дедушка. Теперь только ждать остаётся…
— Ступай, княже, ступай, — старик доверительно тронул его руку, напряжённо сжавшую рукоять меча. — Не тревожься за ладушку свою, ничего с ней не станется, поспит маленько, да и всё тут. Погоди за меч хвататься. Семь раз подумай, прежде чем кого-то казнить.
Князь рассеянно кивнул, вложил ему в руку пару золотых гривен и вышел. Младшие гридни разогнали любопытных, и в галереях было тихо, только где-то вдалеке разносились приглушённые голоса. В дружинной избе уже собрались старшие бояре: Андрей привёл всех совет держать, что делать с пленными заговорщиками и как искать того, кто виновен в самом заговоре и в хвори молодой княгини. Когда Всеслав вошёл, все приумолкли и обернулись в его сторону. Тяжёлый, суровый взгляд не предвещал ничего доброго.
— Благодарите Бога за то, что в кубке был не яд, — промолвил он негромко, но такой холод зазвенел в его голосе, что все невольно вздрогнули. — И за то, что двоих уже отыскали. Грамоту, что этот Ратибор писал, нам теперь не вернуть точно. Но остановить их помощника можно успеть.