Выбрать главу

Елена Васильевна в былые времена, когда оставляла детей на свекровь, уезжая в отпуск, всегда боялась, что бабка избалует внучат и потом ей будет трудно с ними.

— Ну уж не знаю, не знаю, — сердилась Аграфена Егоровна, — вы их с Сергеем по-городскому воспитываете, а с меня не взыщите, как умею. Только ехали бы без опаски, дурному бабка не научит!

Сейчас в маленькой семейке на Московской улице, когда бы ни приезжала Елена Васильевна, всегда царили мир и согласие.

Не скупясь на ласковые обращения: «А ну, сыночек мой миленький, уважь бабушку» или «Катенька — душенька», — Аграфена Егоровна вкладывала лопату в руку или подавала ведро, рассылая внучат по хозяйским нуждам.

Перед снохой бабка с гордостью демонстрировала отметки внучат. За Катю Елена Васильевна не тревожилась, а вот за Славу, которого иногда приходилось по вечерам усаживать за стол делать уроки…

— Что ж Слава, дай бог так каждому… В первые ученики школы выходит, Лунину Вите на пятки наступает. На общем родительском собрании так и сказали. Григорий Петрович в лице весь переменился. Мужчина-то страсть какой завистливый…

Нового соседа своего Аграфена Егоровна недолюбливала: спесив очень и в бабские пересуды лезет.

Григорий Петрович, услыхав однажды, как аттестовала его старая женщина, ни капельки не обиделся.

«Из ума выживает, чего с нее взять», — подумал он, но все-таки снизошел до объяснения.

— В заводе, бабка, много тысяч человек. Представляешь, что это такое? А я начальник охраны, должен всех знать. Из слесарей меня выдвинули. Вот и присматриваешься, прислушиваешься. Это уж у меня профессиональное, так сказать… Образования недостает, опытом беру, старанием. Сама посуди, церковноприходскую школу едва дали закончить родители, а там фронты, отряды партизанские. Рука-то вон одна покороче другой… Мог и совсем инвалидом остаться.

Аграфена Егоровна проникалась сочувствием: что ж, мужик как мужик, не пьяница и не бездельник. Разве болтлив излишне да, случается, чужое добро за свое принимает. Было так однажды: оставила бабка во дворе топор, не успела глазом моргнуть, как соседушка подобрал его, заспорил: «Мой да мой, вон и на топорище памятная зазубринка!»

Спасибо, Валентина Степановна вышла с другим топором в руках и зазубрину показала.

Григорий Петрович плюнул от досады:

— Скажи пожалуйста, нечистый не иначе меня попутал!

В жизни соседей Аграфене Егоровне многое не правилось. И все, что ей не нравилось, шло от главы семьи, без ведома которого не тратилась в доме ни одна копейка. Затем по семейной иерархии следовал сын — продолжатель рода, наследник фамилии! Лунин признавал, как он говорил, мужское начало в жизни.

— Будь девочка — другое дело, а сын отцу принадлежит, и ему положено воспитывать его. Матери же соваться нечего.

— Ну, Валентина, ты точь-в-точь как при старом режиме живешь, — корила ее Аграфена Егоровна.

— Не умею я Грише перечить, — смиренно отвечала Валентина Степановна и с ноткой восхищения заключала: — Он хороший отец сыну!

Виктор рос, по выражению Григория Петровича, в холе и в воле, что он находил совершенно необходимым для формирования личности. Он так и выражался: личности. Он костьми ляжет, а даст своему отпрыску высшее образование. Мальчик способный, инженером будет. Задачки считает, что орехи щелкает. С первых классов учителя особое внимание обратили на Виктора. Далеко пошагает мальчик!

Григорий Петрович упоенно думал:

«В меня удался малый: умен, смекалист, на людях самоуверен, а это уже половина успеха».

Слава Ермолов, к скрытой зависти Григория Петровича, — а ну как его Витеньку позади оставит, — писал стихи, но, кроме сестры, их никому не показывал.

Поддержка сестры вдохновляла Вячеслава, он стал серьезнее относиться к своим стихам и даже послал как-то одно стихотворение в районную газету. Стихотворение напечатали, оно называлось «Церквушка». Вскоре вся школа от первоклашек до выпускников декламировала и распевала на разные мотивы понравившиеся куплеты своего поэта:

Мрак и пустота, Унылое презренье, Лишилось языка Ненужное строенье…

Назло своим пятнадцати годам Слава принялся за поэму о детстве и о сестре. Вставал чуть свет до школы, совал ноги в валенки, нырял в бабкино стогодовалое пальто на меху и садился к столу. Вечером целые главки, старательно переписанные, летели по почте в путешествие на Дальний Восток. Это зимой. А летом… летом предполагалась встреча: сначала Катя с маленькой дочкой приедут погостить к ним, а затем они захватят Славу к себе.